Жонглёр

Пока штабс-капитан усиленно вглядывался в остатки моста и другой берег, оттуда кто-то выстрелил.

– Yes! – взвизгнул британец.

Плечо обожгло огнём и Шульженко закружило волчком. Он вынужденно отступил.

Англичан взрыв, к сожалению, не задел, но остановил. Стрелявший перезарядил винтовку, поводил стволом, как жалом, и встал с колена. Рыжий ирландец подбежал к нему.

– Попал?

– Задел. Ушёл. сволочь. Такая темень. Мёртвый? – поинтересовался он судьбой Владимира.

– Жив, – уверенно сказал рыжий ирландец. – Эти буры живучи, как кошки и собаки, вместе взятые.

– Тогда тащи его, МакКинли. Отвечаешь за него головой… И усами! – хохотнул невесть откуда взявшийся лейтенант.

– Слушаюсь! – ответил он без особой радости.

– Уходим! – приказал офицер и исчез. Второго солдата, одномоментно с командиром, поглотила ночь с дождём.

Маленький ирландец мстительно пнул «бура», но без особого рвения, а так – чтобы выпустить пар. Связал руки и ноги, неожиданно ловко подсел под него и закинул на плечо. От веса бездыханного тела он крякнул, что-то хрустнуло у него в спине, но он тяжёлым шагом пошёл следом за своими.

Беспросветная тьма отступила, проявились невнятные шумы. Он едва-едва пошевелил рукой. Это вызвало лавину боли и звуков. Пока Владимир пытался разлепить глаза, кто-то плеснул в него воду. Как назло, она попала в рот и он закашлялся, что вызвало приступ чьего-то противного скрипучего смеха. Он был настолько мерзким, что от злости появилась цветная картинка. Смеялся маленький рыжий солдат с огромными усами. Увидев форму, Владимир с ужасом понял, что в плену. Пользуясь его слабостью, на него тут же стали наседать с кучей вопросов. Но англичане не учли одного – художник не знал английского языка. Ни слова, ни буквы, ни звука. И не понимал ни одного вопроса. Привели кого-то, кто сносно говорил на бурском. Вопрос про дислокацию части и количестве солдат в ней он понял с трудом, но с кривой ухмылкой продолжил молчание. Подойдя совсем близко, офицер что-то ласково спросил, не дождавшись быстрого ответа, неожиданно резко и без замаха ударил. Владимир упал на пол. Рыжий стал его пинать. Снова наступила спасительная тьма беспамятства.

То, что было темно, его не беспокоило. Собиралась гроза, и небо от горизонта до горизонта было затянуто свинцовыми тучами. Против всякой логики у него из-за плеча било солнце. Так что все планы были превосходно освещены. Пленер был в Парголово. Мама с сестрой сидели перед ним на небольшой скамеечке. На матери было коричневое платье с белым воротником, а сестра была одета в серое с искрой, длинное пальто. Рядом, по законам провинциальной фотографии, в полуоборота стоял Петька Цыганков. В чёрной парадной черкеске с серебряными газырями. От важности момента, он слишком приподнял левое плечо и выпятил подбородок. За ними трепетали золотом на ветру ряд берёзок. А за жёлтыми кронами рельефно клубились графитовые грозовые облака.

Новая порция воды смыла это видение. Вопросы повторились, ответы остались такими же, то есть отсутствовали. Через десять минут кровоподтёков прибавилось и над левым глазом вздулась празднично-фиолетовая шишка, но настроения она не прибавила. Ни ему, ни его мучителям. Англичане взъярились. Семенов периодически приходил в себя, но и в эти моменты не общался ни с кем.

В конце концов, англичане выдохлись и Семенов с надеждой подумал, что его сейчас всё же расстреляют или повесят. Что выберут, ему было уже всё равно. В то, что оставят в живых, он не верил, прекрасно понимая, как поступают с врагами в военное время. Он хотел одного – чтобы перестали пытать. Отдельных ударов он уже не чувствовал, болело всё тело. Везде и равномерно. Из-за шума в голове он мало что понимал, видел и слышал. Каждый новый удар отдавался не жгучей болью, а басовитым гулом в голове, от которого выворачивало наизнанку. Желудок давно был пуст, но продолжал попытки зычно выплеснуть что-то из себя.

Его подняли, связали и куда-то повели. Он впал в какое-то сомнамбулическое состояние. Его подхватывали, если он оступался, поднимали за шиворот и пинком отправляли вперёд. Но после нескольких падений и подъёмов пришла спасительная тьма.

Он открыл глаза от того, что в нос ему попала какая-то былинка и он чихнул. От этого заболело и заныло всё тело. Их везли в какой-то телеге. Напихали их туда так много, что лежать можно было только на боку. Он так и не понял: то ли в ногах у него лежала чья-то голова, то ли его ноги тряслись у кого-то на лице. Нестерпимо пахло мочой и гнилыми человеческими телами. Кто-то стонал в дальнем конце телеги. После очередной кочки он снова потерял сознание.