Жребий изгоев

Околица скрывалась за серой стеной высокого прошлогоднего бурьяна, качавшего головками на лёгком ветерке. Шепель миновал широкий проём в огороже, проехал мимо играющих в пыли ребятишек, не обращая внимания на их любопытные взгляды, остановил коней около знакомого плетня, спешился и накинул поводья на кол в прясле.

Изба Любавы была небольшой – крытая дерниной низкая полуземлянка. Шепель несколько мгновений разглядывал избу, вспоминая всё, что пережил в этом доме полгода тому, потом решительно толкнул калитку. Всё так же – ни стаи, ни сусеков. На заднем конце огороженного плетнём дворика – несколько яблонь и вишен, да ещё высилась высокая кондовая сосна, на Новогородчине такие зовут корабельными.

Из-под ног, шурша в редкой ещё траве, стремительно ринулось гибкое тёмное тело – не то уж, не то змея, не разберёшь. Вой невольно шарахнулся в сторону. В вершине сосны гулко и насмешливо заухало. Филин? Сова? Словно в ответ на уханье от невысокого крыльца послышался звонкий смех. Любава стояла у отворённой двери, держась за корявую деревянную дверную ручку, и весело, беззастенчиво смеялась. И вдруг резко оборвала смех. Бросилась ему навстречь, прижалась, спрятала лицо на груди.

– Воротился… – шептала она сквозь слёзы.

– Воротился, – усмехнулся Шепель стеснённо.

– Не испугался, значит, ведьмы? – спросила вдруг Любава, улыбаясь. – А?

Он только засмеялся в ответ, и девушка потянула его за рукав к двери.

– Пошли.

Вой невольно с опаской покосился на траву.

– Да ты не бойся, Шепеле, – лукаво прищурилась Любава. – Ласкавка у меня ручная.

– Змея-то твоя? Давно приручила?

– С осени, – усмехнулась девушка. – Она кусает только тех, кто меня, сиротку бедную, обидеть норовит.

– И много их, обидчиков-то таких? – усмехнулся Шепель, ступая на крыльцо.

– Да пока что ни один не решался как-то, – она помолчала. – Только всё когда-нибудь случается в первый раз.

Внутри избы у Любавы, как и снаружи, всё было без изменений. Сложенная по-чёрному печь мало не в половину избы, большой стол, добела выскобленный ножом. Из-под стола метнулся в дальний угол кто-то юркий и мохнатый – домовой, верно. В углу завозилось, зашебаршило. Над столом грозно торчали ветвистые лосиные рога, а на них висела всякая всячина – от пучков сушёной травы, до двух тяжёлых охотничьих ножей и чёрного, с серебряной оправой турьего рога. Зацепясь за отросток рогов лапами, висело вниз головой чучело летучей мыши, до изумления похожее на живую. Шепель даже покосился на него с подозрением, но чучело не шевелилось, и вой отворотился. Вдоль стены тянулась широкая лавка, застелённая медвежьей шкурой – и сиденье, и лежанка. Шепель вспомнил, как он сам отлёживался на этой лавке не меньше трёх седмиц. Над лавкой тянулась длинная полка, на которой стояли берестяные коробья, лукошко и резная берёзовая шкатулка.

– Всё так же, – прошептал он, озирая жило.

В распахнутую дверь, влетела небольшая рогатая сова и, сделав круг по избе, уселась прямо на лосиный рог, хлопая глазами. Так вот кто, значит, ухал на сосне.

Около ноги вновь что-то завозилось – из-под лавки выполз комок шерсти и серых иголок, высунулся острый нос с чёрной бусинкой на конце, принюхался к сапогу. Шепель спросил с любопытством:

– Как они у тебя уживаются, змея-то с ежом?

– Меня слушаются, – со смехом ответила Любава. – Я им драться запретила, а то со двора сгоню.

Девушка неслышно подошла сзади, положила руки на плечи. На воя напахнуло сложной смесью запахов – румяна, лесные травы, багульник, смола и хвоя. Шепель закрыл глаза и замер.

Снаружи вдруг раздались голоса и громкий, нахальный стук в дверь – как бы не сапогом.

– Отворяй, ведьма!

– Ну вот, – пытаясь сквозь слёзы улыбнуться, развела руками Любава.

– И часто они вот так? – каменея от ненависти, спросил Шепель. Осторожно освободился от объятий ведуньи.

– Да нет, первый раз такое, – усмехнулась девушка грустно. – Ты не трудись, я и сама их отважу.

Шепель всё же подошел к двери – на всякий случай.

Любава вышла в сени. Сквозь грохот было слышно, как она возилась с засовом, отмыкая дверь. Потом в сенях затопотали сапоги, раздался женский вскрик. Полотно двери с грохотом отлетело в сторону, и в избу из сеней ввалились трое парней. Один, низкорослый и коренастый, мёртвой хваткой держал бьющуюся Любаву.

Первый вдруг увидел перед собой незнакомого парня, открыл рот, но заорать не успел. Накипевшая злоба рванулась наружу, кулак Шепеля угодил парню в переносицу, и вой с несказанным удовольствием почувствовал, как под пальцами ломается кость.