Жребий изгоев

Взмахнув руками, парень тряпичной куклой улетел в угол. Остальные двое остановились. С рога вдруг испуганно сорвалось «чучело» летучей мыши, взвилось под потолок и заметалось по избе. Огни светцов заплясали, бросая корявые, бешено мечущиеся тени, и вдруг разом погасли. В темноте что-то крикнула Любава. Шепель уже не слышал её крика сквозь кровавую пелену сладкого бешенства. Второй парень шарахнулся в сени, запнулся за порог, исчез в темноте, и на него что-то с грохотом обрушилось. Вой оказался лицом к лицу с коренастым, – Любавы в его руках уже не было. И тут девушка закричала совсем рядом:

– Нет! Не убивай его, витязь!

Наваждение спало. Шепель остановился, тяжело дыша и вытирая с губ пену. Парень стоял, как соляной столп.

– Что это с ним?

– Это я его, – вздохнула Любава. – Я же сказала, что кое-что могу. Но без тебя я от троих не отбилась бы. Спаси тебя бог.

– Не стоит, – усмехнулся вой. – Что же теперь с ними делать-то? Тому-то я вроде бы переносицу сломал. А с этим и вовсе…

– Да у него просто руки отнялись, только и всего, – Любава что-то прошептала, и парень неуверенно задвигался. – Проваливай отсюда, и чтоб я тебя больше не видела. А не то такое сделаю, – ни одной девке не нужен будешь. Не веришь?

Парень опрометью ринулся в дверь, – в сенях вновь раздался грохот.

После того ещё час прошёл в трудах – Шепель чинил сломанную парнями дверь, а Любава – сломанную Шепелем переносицу.

– Чего же они от тебя хотели-то? – спросил вой, возясь с дверью.

– Известно чего от девки хотят, если ночью вламываются, – пожала она плечами. – Помнишь, я тебе про старостова сынка рассказывала?

Парень неопределённо пожал плечами – было, мол, что-то такое.

– Это который кривой да рябой? – припомнил он.

– Ну да, – Любава вдруг засмеялась, не прекращая своего занятия. – Ну так вот это он есть, которому ты переносье-то сломал.

Шепель с любопытством глянул на покалеченного им парня. Не настоль уж тот и кривой да рябой…

Ведунья снова засмеялась – должно быть, угадала, про что подумал вой.

– Никто мне не нужен, опричь тебя, витязь, – она встала, отряхивая руки. – Пойдём-ка, проводишь меня до дома этого недоумка – скажу родным, чтоб пришли и забрали.

– А они тебя не…

– Ты думаешь, я им правду скажу? – усмехнулась Любава. – Скажу, прибежали девки до меня, сказали, Прилук, мол, покалечился, помоги.

– А эти? – Шепель кивнул на лежащего.

– А эти тем более промолчат. Стыдно станет.

Спорить вой не стал.

Обычно с ведуньями такого не бывает – их слово в весях мало не наравне с княжьим бывает. А уж чтобы руку на ведунью поднять – кто ж хочет, чтоб у него вдруг корова сдохла альбо мужская жила отказала? Тут уж, видать, взаболь поджало парня – подай да выложь именно вот эту девку… навык, что сыну старосты ни в чём отказа нет.

Родичи покалеченного и впрямь слова не сказали – споро уволокли парня, бросая на Шепеля любопытные взгляды. Он молчал, предоставив Любаве объясняться. Девушка вышла проводить старосту и его домочадцев за ворота, а вой остановился у сосны за избой.

Летняя ночь обволакивала тёплым полумраком, тихо шептала в уши. Стрекотали кузнечики, с других улиц слышались голоса, пищали комары, тонко и многоголосо звеня над ухом. В небе мигали золотые искры звёзд.

Шепель вдруг понял, что впервой за полгода ему дышится так спокойно и безмятежно.

Любава подошла сзади, коснулась плеча ладонью.

– Ты замечательный, – сказала шёпотом.

– Не верь, – так же шёпотом ответил вой, притягивая ведунью к себе. – Это я только прикидываюсь таким хорошим.

Любава засмеялась и спрятала лицо на плече у Шепеля.

Выкатилась луна и залила улицу серебром. Снова навалилась тишина, – особая, деревенская. Громогласно звенели кузнечики, где-то у околицы неуверенно лаяла собака, изредка, через раз, повизгивая. Огромная, зеленовато-серебряная луна зацепилась краешком за лес. А с севера длинными полупрозрачными полотнищами наползали косматые облака.

– Пойдём, мой витязь, – шёпот Любавы обжигал ухо. У Шепеля невольно перехватило горло, и он только молча кивнул.

За спиной захлопнулась дверь, и Любава оборотилась навстречь. Её волосы щекотали Шепелю лоб, а губы были мягкими и тёплыми, они ждуще распахнулись навстречь.

Сова Ночка, услыхав стон, полный любовной муки, приоткрыла один глаз, с осуждением посмотрела на сплетённых в объятии нагих людей и отворотилась, нахохлясь.

Очнулись они, когда в дымник уже бесстыже заглядывала луна. Любава лежала щекой на плече воя, гладя жёсткие курчавые волосы на его груди. Во дворе звучно фыркали и жевали сено кони Шепеля.

– О чём задумалась? – вой ласково провёл пальцами по щеке ведуньи.

– Да так, – девушка погрустнела на миг, но тут же засмеялась. Подняла голову. – Ладо, а сейчас как – не страшно обнимать ведьму?

Он тоже засмеялся:

– Да какая же ты ведьма?

Они лежали в обнимку и шептались, – любовь не располагает к громким разговорам. Шепель гладил Любаву по плечу, щекотал губами ухо, ловил за серебряную серьгу. Девушка досадливо морщилась.

– Сколько тебе говорить – не люблю щекотки.

И тут же сама принималась гладить его по лицу, перемежая шёпот поцелуями.