Жребий изгоев

В тёмной степи дозор двигался молча – а чего зазря горланить-то? Тем более, в дозоре, где не то что конь лишний раз не заржёт, а чихнёшь невпопад – и то ворог услышать может.

Шепель ехал, чуть пригнувшись к седлу и весело поблёскивая в стороны глазами. Помимо наказания, дозор ведь ещё и честь немалая. Мальчишка был доволен. А на то, что про это его довольство подумают иные – ему наплевать. Славята его не наказал, а отличил – думалось Шепелю.

Парню вдруг что-то послышалось в ночной степи. Он осадил коня, вслушиваясь.

– Чего ты? – недовольно пробурчал старшой дозора, длинноусый горбоносый волынец. – Приблазнило чего-нибудь?

– Люди в степи, – едва слышно ответил Шепель.

– Какие ещё люди? – старшой нахмурился. – Выдумываешь всё, отличиться перед князем да Славятой хочешь.

– А я говорю – люди в степи, – упрямо повторил Шепель, спешился и нагнулся к земле, не отпуская повода из руки.

– Да тебе-то почём знать?! – возмутился кто-то из дозорных.

– Да слышу я! – Шепель топнул ногой. – Не меньше полусотни коней топочет с восхода!

Старшой переменился в лице – это было уже не смешно. Он тоже спешился, наклонился к земле.

Хрящеватый степной чернозём чуть слышно гудел от конского топота.

– И впрямь, – удивлённо пробормотал старшой. – Как ты расслышал-то?

– А, – Шепель пожал плечами. – Я же и сам степняк…

Чёрная ночная степь стремительно прыгнула навстречь.

Скоро в темноте завиднелись огоньки. Они плясали, переползали, сходились с другими, вновь расходились. И впрямь – не меньше полусотни.

– Чего это они? – недоумённо пробормотал старшой. – И не берегутся вовсе… А ну-ка, прощупаем их поближе…

Дозорные проскакали ещё с перестрел, когда стало ясно то, что старшой понял враз – по степи ехали люди с жаграми. Шепель завистливо покосился на старшого, что чёрной глыбой выделялся в темноте – вот что значит войский опыт.

Но и старшой зарвался – их услышали.

– Эге-гей! – заорали вдруг по-русски.

А ну как черниговцы? Святославичи?! – Шепеля вдруг обдало холодом. – Не рвануть ли в степь, очертя голову, пока не поздно.

Но старшой отчего-то не побоялся ответить.

– Эге-гей! – громогласно заорал он. – Кто таковы?!

– Посольство к Ростиславу Владимиричу! – проорали в ответ.

Теперь бежать было уже поздно – через миг невестимые всадники окружили дозор Ростиславичей плотным кольцом. Плясало и рвалось по ветру пламя жагр, фыркали кони.

А лица были сплошь нерусские!

Впрочем, на нерусские лица Шепель уже нагляделся – и когда на Дону жил, в отцовом дому, и тем более, после, в дружине Ростиславлей, где козарин соседил с угром, а русин подливал вина в рог ясу.

Да то же ясы! – почти сразу признали все.

– Что ещё за посольство?! – недовольно нахмурился старшой – видно и ему стало не по себе в окружении чужих оружных всадников. Впрочем, оружных средь них было мало.

– Послы суть от аланских родов к князю Ростиславу Владимиричу, – пожилой яс очень чисто говорил по-русски, а всё же чувствовалась в его словах какая-то неуловимая чужинка. – Хотим признать его волю над народом алан.

– Ну?! – старшой, не ожидая подобного, аж расхмылил во весь рот. – Ради такого достоит вас и проводить к стану! Шепель!

– Чего? – недовольно отозвался донец.

– Не «чего?», а единым духом! – рявкнул старшой. – Проводишь ясское посольство к Ростиславу Владимиричу! Да обратно не вертайся – заплутаешь ещё в степи, а нас не сыщешь.

Шепель не спеша ехал меж костров, вглядывался в лица людей. Он не заплутал в собственном стану, он прекрасно видел костры своей сотни. Парню просто хотелось послоняться по стану разноликого и разноязыкого войска – он всё ещё не верил в глубине души своему войскому счастью, хоть с того, как он пошёл на службу к Ростиславу, минуло почти год.

Костры Ростиславлей рати горели в неглубоких ямах, тянуло жареным мясом и печёной репой, слышались негромкие разговоры.

– На греческой-то стороне как бы и не проторговаться ему, – говорил товарищам задумчивый тьмутороканец про кого-то из сябров, а другие согласно кивали – видно, знали что-то про неведомого Шепелю купца.

– У меня ведь дома на Волыни четверо осталось, и все – мал-мала-меньше, – жаловался невесть на кого волынянин троим кубанцам. Те вздыхали и подливали ему квас в широкую чашу дорогого капа.

Ясский горбоносый удалец тягался в тычку на ножах со смуглым козарином. Весело хохотали, споря, хватались за ножи уже не в шутку, тут же били по рукам и шли пить мировую.

Пива в стане Ростиславичей хватало, благо опасность миновала, и князь разрешил праздновать победу. А благодарные за спасение от разорения кубанские русины натащили горы снеди – было чем закусить-заесть.

Шепель представил, как роскошно сейчас потчует ясских послов князь Ростислав Владимирич и невольно облизнулся. И тут же услышал от ближнего костра знакомые голоса. Услышал и не поверил своим ушам.

– Батя?! Неустрой?!

А Ростислав и впрямь потчевал приезжих ясов от души, лично подливая в чаши.