Жребий изгоев

– Наш народ помнит дружбу с благородным воителем Мстиславом Владимиричем, – степенно говорил седобородый старейшина, довольно чисто произнося русские слова. – Памятуя об этом, мы решили предложить нашу дружбу и тебе.

– Мне, – Ростислав усмехнулся. – Изгою без стола. Я ведь тут, в плавнях-то, почитай, прячусь…

Он любил правду. Всегда предпочитал правду.

– Это ненадолго, – твёрдо возразил старейшина. – Князь Глеб бездеятелен, ты – стремителен и храбр. Потому мы с тобой. У нас уже собираются охочие люди – помочь тебе воротиться на стол в Матреге.

Ростислав на миг задохнулся.

Вот оно, подходит. То, про что ему мечталось и грезилось, то, чего он не говорил никому, даже пестуну Вышате. А будут с ним здешние ясы – будут и городские, куда им деваться? Вот она, сила!

Ростислав вздохнул и снова подлил вина в чаши послам.

– Ну и чего у вас там створилось с Глебом да Святославом-то Ярославичем? – насмешливо спросил у младшего сына Керкун.

– А ничего, – Шепель пожал плечами. – Прослышали мы, что сам Святослав да Всеволод идут с ратью, да и ушли из Тьмуторокани. Теперь вот здесь прячемся. Глеб Тьмутороканью да Корчевом правит, а мы – княжеством тьмутороканским.

Неустрой от души пихнул младшего брата в плечо.

– А мы как прослышали, что вас черниговцы выгнали, так батя сразу и говорит – собирайся, мол, Шепеля выручать надо. Да и князь-Ростислава тоже.

Парни зашлись хохотом.

– И сколько вас прибежало-то? – Шепель всё никак не мог опомниться от удивления.

– Да, почитай, сотни две, не меньше, – горделиво бросил Керкун. – Да ещё следом столько же идут, с самого Дона.

Шепель в восторге стукнул кулаком по колену.

– Ну, теперь Глебу на Тьмуторокани не усидеть. Касогов прогнали, ясы с нами, с Дона помочь подошла… Не усидеть Глебу! А там и козарам на Тереке козью морду покажем!

– Далеко глядит князь Ростислав, – задумчиво пробормотал Керкун.

И текла с гонцами, слухами и сплетнями по Дону и Кубани, по русским весям да станицам, по ясским и касожским вежам небывалая весть о князе щедром, храбром и великодушном – Ростиславе, в котором старики видели нового Мстислава Владимирича и свою воскресшую молодость.

3. Ясские горы. Терек. Лето 1065 года, изок

Горы висели над окоёмом, тонули в туманной голубоватой дымке, выглядывая из неё белоголовыми вершинами. Блазнило – вот они, рядом, руку протянуть… да нет. Даже за день не доскачешь, чего уж там рукой дотянуться.

Шепель дивился – на Кубани оно чётко не осознавалось. Горы там были где-то далеко, хоть и смутно видны. Тут, на Тереке – иное.

Рать князя Ростислава скатывалась вниз по Тереку, стремясь к далёкому пока что Хвалынскому морю[1]. Приближались древние земли Терской Козарии, и у Шепеля, да и у иных бывалых воев поневоле начинали стучать сердца – шли Ростиславичи по пути, сто лет тому пройденному Князем-Барсом Святославом Игоревичем. Невольно в памяти всплывали басни и кощуны, рассказы прадедов.

Даже Мстислав Владимирич Удалой, на которого до сих пор равнялся князь Ростислав, не бывал в такой дали от Тьмуторокани, хоть и сносился с козарами.

Славна и сильна была козарская держава, когда крепчала и матерела в войнах с арабами, когда равны были в ней и козары, и ясы-аланы, и русь, которую теперь на Руси «козарами» зовут по старой-то памяти. Славна была до тех пор, пока хакан Булан не принял чужую веру, а его преемник Обадий не растоптал прадедни обычаи.

Чужие проповедники бросили в Степь пламя вражды и войны. После ряда восстаний и войн пришли печенеги, сломав ослабленный войнами козарский замок на Волге и Дону. Степь превратилась в Дикое Поле.

А потом Святослав Игоревич обрушил и саму Козарию, да так, что от великой державы и слухов-то не осталось. Донская и кубанская русь, приняв имя «козар», остались со Степью один на один, только она теперь была уже не та. Ясы погрязли во вражде с касогами и козарами, освободясь, взамен того, от поборов серебром и кровью. А вот истинные козары, те, что на Тереке и Волге жили издревле, воротились к своей прежней жизни, к тому, чем они жили до создания великой державы – к охоте да рыбной ловле, к пастушеству горному да степному.

Рать Святослава, уничтожив жадные до серебра козарские города, подорвав выросшее на работорговле, как опара на дрожжах, могущество Козарии, оставила в живых степных пастухов, горных охотников и речных да морских рыбаков. И сейчас только совсем уж древние старики помнили, как ратились когда-то козары со всем Диким Полем.

Теперь по следам славного пращура шёл Ростислав Владимирич.

Вышата ворчал:

– Чего мы потеряли тут? – навыкшему к прохладе и сырости Севера новогородцу не любы были южные горы. Да и от моря забрались ныне тьмутороканцы далековато. – Нам Тьмуторокань у Глеба Святославича отбивать надо, а не по горам шататься. А теперь что? Сказать стыдно – в угоду ясам ратоборствовать идём, одних степняков бить по указке других.

– Не ворчи, Вышата, – Ростислав щурился на солнце и со вкусом ел из кожаного шелома где-то собранную воями спелую вишню, кидая в рот по одной ягодке. – Сам же ведаешь, что не прав.