Жребий изгоев

Князь и воевода, вестимо, ехали верхом – для них коней нашли. Дружинных же коней где-то позади гнали за ними следом вдоль речного берега сотня коноводов – глядишь, через седмицу-другую после прихода в Смоленск и догонят. Ярополк считал стыдным для себя ехать верхом, когда дружина пеше идёт – по примеру древлего Александра Великого. И тоже часто и много шёл пешим, садясь в седло только тогда, когда становилось совсем невмоготу, и ноги готовы были отвалиться. Хотя и за то мальчишка-князь корил себя – он ведь моложе многих своих воев, стало быть и выносливей должен быть. А предки, русь, и вовсе всегда на лодьях да пеше в походы ходили – и императора не пораз вынудили дань платить.

Раскатистый рёв рога заставил Ярополка вздрогнуть и оторваться от воспоминаний. Князь вскинул голову – на самом окоёме в прогале между двух перелесков блестела на солнце вода.

– Что, добрались? – словно проснувшись, бросил Ярополк. И воевода Волкорез, чуть усмехаясь про себя от мальчишки-князя (и то сказать, пятнадцать лет всего!), ответил:

– Вязьма, князь. Тут лодьи спустим на воду и дальше – по течению до самого Смоленска.

До Смоленска.

А что там ждёт его, в том Смоленске? Ростов, когда-то чужой, казавшийся деревней, захолустьем, за прошедшие три года стал привычным и даже любимым. А теперь вот извольте – в другой город, в Смоленск, навыкай заново, налаживай с местными вятшими отношения. Как-то оно там будет, в Смоленске?

Князь длинно прерывисто вздохнул, тряхнул головой. Глянул по сторонам, встречая взглядом усталые и запылённые лица воев и гридней. Устали люди, – понял он.

– У Вязьмы надо дружине передых дать, – негромко сказал он воеводе. Волкорез согласно кивнул, глянул на князя уважительно – понимает мальчишка, не спешит, горячку не порет. А передых дружине и правда нужен – до Смоленска по Вязьме и Днепру ещё вёрст двести – хоть и по течению, а всё одно не враз доберёшься.

[1] Которость – ныне река Которосль, Ярославская область, Российская Федерация.

2. Дикое поле. Ясские предгорья. Кубань. Лето 1065 года, изок

Летнее солнце лило с неба расплавленный жар. На всей Руси сейчас травень-месяц, только-только земля травенеет, а здесь, на Кубани, травы уже в рост пошли. Сытные жирные чернозёмы сохнут под щедрым полуденным солнцем.

Какими словами передать горячее очарование сухих и жарких степей, где летом дрожит чуть горьковатый, подёрнутый дымкой воздух, а зимой холодные вьюги скупо кидают в лицо колючий сухой снег? Как рассказать, какова эта степь по весне, когда сплошным и ярким разноцветным ковром её выстилают маки и тюльпаны, а от степного весеннего воздуха пьянеют люди, кони и дикое степное зверьё? Как несутся кони в колыхании трав и пляшут волчьи пары на облитых луной взлобках?

Князь Ростислав Владимирич сдвинул на затылок шелом, весело озирая широкую луговину на краю кубанских плавней. А было и на что посмотреть.

Стояли на луговине два войска, и войска немаленьких по тем местам да по тем временам!

Стояла конная волынская дружина Ростислава Владимирича, звякая доспехами, ломая солнце на латной чешуе да на кольчужном плетении, блестя островерхими шеломами. Стояли конные да пешие охочие вои кубанской руси, которые числом мало не равнялись княжьей дружине – а и была дружина уже сотен за шесть. Тут, в кубанском-то войске, кольчуги мало у кого были, больше-то стегачи виднелись. Кто побогаче, так тот на набивные латы бляхи железные пришивал. Но оружие доброе у всех было – кубанским русинам, которых теперь про прихоти судьбы козарами кликали, было в навычку с оружием и пахать, и сеять, и коней да овец пасти.

Ростислав невольно усмехнулся, вспомнив жалобы кубанских ватаманов да старост на беспокойных сябров – ясов да касогов. Дескать, тогда только спокойно и жили, когда Мстислав Владимирич, деда твоего брат, на Тьмуторокани сидел – он Степи клыки-то повыломал. А ведь, должно быть, и сами не без греха, – вспомнил невольно князь откровение донского «козарина» Керкуна, – и сами небось как случай выдастся, так своего не упустят – пощиплют и касога, и яса, и настоящего козарина, что живут теперь, слышно, где-то в горах, на Терек-реке да в устье Волги.

Напротив Ростиславлей рати, отважно прислонясь спиной к Кубани, стояли касоги – четыре сотни конницы. Пришли пограбить кубанский край степные удальцы в недобрый для себя час. Забылись касогами былые года, забылась и худая память убитого Мстиславом Владимиричем князя Редеди. Перелезли касоги Кубань по бродам, да и угодили, как кур в ощип – кто же ведал, что тут, на Кубани сам беглый волынский да тьмутороканский князь Ростислав стоит с дружиной.

Ростислав спешить не стал – дал касогам рассыпаться в зажитье, да и двинул свою непрерывно прирастающую воями рать загонной облавой. Отрезал касожских удальцов, пришедшую погулять молодёжь, от бродов, прижал к реке.