Я все больше и больше понимала, что преступна до мозга костей. Чувство вины раздавило меня, как каменная глыба.
— Тебе грустно от того, что ты натворила? — пытала меня Роза.
Я кивнула.
— Что нужно сказать, когда грустно?
Мне была неизвестна та стандартная фраза, которой люди выражают печаль. Возможно, подумала я, это та самая фраза, которую говорит мой отец, когда ему тяжело и тоскливо.
— Чуть помедленнее, кони… — произнесла я, вложив в эту фразу всю свою грусть.
Роза посмотрела на меня очень строго, поманила бабулю пальцем — и они удалились на кухню для совещания.
Гомункулы карликовыми ручками увлеченно рвали бумажный самолет на мелкие клочки. Я подошла к окну и посмотрела на пустырь. Убежать? Но не сделает ли бегство меня еще виновнее? С тяжелым сердцем, сполна понимая всю свою преступность и трусость, я решилась. На подоконнике лежал спичечный коробок с камнем. Камень был темен, как сухая фасоль, оттого что в его составе была медь — элемент первой группы четвертого периода периодической системы Менделеева с атомным номером 29. Медь — это хорошо, решила я. Достала глаз динозавра из коробка, сжала его в ладони — и все-таки ушла. Легла на белые камни и целую вечность лежала неподвижно. Колония Жуков с надкрыльями цвета речного ила окружила меня. Жуки трогали лапками капли воды на прибрежной глине. Эта вода лилась из моих глаз. А вечность спустя мы отправились к бобровой плотине. Там, у плотины, я показала Жукам камень. Может быть, из него получится создать звездолет? Я надеялась, что Жуки помогут. Они выстроились вокруг камня и долго его изучали. Даже когда пошел дождь и надкрылья Жуков заблестели от влаги, они все еще задумчиво смотрели на глаз динозавра. Огромная рыба вынырнула у бобровой плотины и поздоровалась со мной, открыв рот, полный острых зубов. Она вытащила веточку из плотины и уплыла с нею — рыба так и осталась большой хулиганкой. Я попросила бобров не обижаться на нее и села на лунный камень у реки — посмотреть, как будет уплывать за горизонт гигантское оранжевое солнце.
Я прожила с Жуками много месяцев. Мы летали над Океаном и пили холодную воду из бурных рек. Каждый свободный от полетов момент мы выстраивались в круг возле камня и изучали его физические свойства. Но однажды я вспомнила о людях, что остались в другом мире, — о карликовых гомункулах, отце и бабуле Мартуле. Им никто не мог помочь. Я тоже не могла. Но я могла хотя бы вернуться. Возвращаться не хотелось — но, возможно, люди, которые остались без меня, по мне соскучились.
И я вернулась. Гомункулы спали. Бумажный самолет превратился в изжеванные комочки на полу у кроватки. На совке покоились осколки горшка, листья и цветки герани и черная земля. Горшок уже не станет глиной, а изжеванная бумага — самолетом. Вселенная расширялась с огромной скоростью. Возможно, если бы вселенная начала сжиматься, время потекло бы вспять. Но она расширялась — и черепки горшка лежали на совке, не склеиваясь, не возрождаясь.
В коридоре Роза надела валенки, сказала бабуле Мартуле: «Завтра принесу все необходимое, и начнем» — и ушла.
На следующий день меня посадили на табуретку в проходе между кухней и коридором. Роза зажгла свечку и наклонила ее над блюдцем с водой. Расплавленный воск капал в воду. В воде он застывал и превращался в причудливые фигуры. Роза зашептала свои страшные слова и занесла блюдце со свечкой над моей головой — я вжала голову в плечи, ожидая, что вот-вот свечка и блюдце в руках Розы превратятся в орудие моей казни — может быть, в топор. Бабуля Мартуля сидела у окна, подперев щеку ладонью, и со страхом и надеждой в глазах следила за манипуляциями Розы. А та шептала, водила блюдцем и свечкой над моей головой и дотрагивалась до меня твердыми, как сталь, костяшками пальцев. Роза забыла о времени — она изгоняла из меня бесов. Иногда я, превозмогая страх, заглядывала в ее глаза — глаза были пустыми и холодными, как льды Арктики: старуха летала где-то в межзвездном пространстве. Мне показалось, прошло несколько дней, прежде чем она вернулась на землю и показала бабуле Мартуле блюдце. В блюдце плавали темные восковые монстры марсианской породы — они и испугали, и восхитили меня своей причудливой формой.
— Видишь, что… — покачала головой Роза. — Еще много работы…
Бабуля тоже покачала головой и согласилась, что работы много.
Восемь выходных дней — долгие четыре недели — из меня изгоняли бесов с помощью блюдца и свечки, в проходе между кухней и коридором. А потом настала весна, и сеансы экзорцизма прекратились — то ли все бесы были изгнаны, то ли у Розы появились другие дела.
Второе солнце
В цехе меня знали как внучку бабули Мартули. Она брала меня на ночные дежурства, когда отец бывал пьяным.