Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

В песочнице дети лепили куличи. А мы с Ленкой Сиротиной и Мишкой Кульпиным прыгали с железного жирафа. Старухи грозили нам и делали вид, что вот-вот встанут и огреют нас по спинам клюками. Но мы не боялись, потому что знали: звезды в космосе успеют сгореть дотла, пока встанет и дойдет до нас хоть одна старуха.

Ленка Сиротина пальцем промокнула сочащуюся из коленки кровь и сказала:

— Скоро конец света наступит.

Вокруг росла высокая трава, особенно сочная возле мусорных баков. Мне захотелось упасть лицом в эту траву и лежать в ней вечно, лишь бы не идти домой. Для чего конец света? Почему раньше никто не сказал? Так значит, он наступит и без ядерной бомбы сумасшедшей Шуры? Когда же? Долго ли еще? И нельзя ли сразу? Много вопросов возникло у меня.

Во дворе по-прежнему шумел клен, возле которого вечность назад мы разговаривали со старой татаркой о смерти, галдела ребятня, старухи вели свои разговоры, но что-то безвозвратно ушло, и эту пустоту ничто не могло заполнить. Каждый шорох стал предостережением. Вспомнилось, что все люди умирают, и старухи на скамейках тоже скоро умрут. Главное, чтобы жива была моя бабуля.

Раньше я не замечала, но теперь отчетливо увидела, что всюду были разбросаны знаки скорого конца. На клене появились сухие ветки. В парке навсегда разобрали новогодний комплекс с гипсовыми Дедом Морозом и Снегурочкой. Все реже завозили в магазин на Марии Авейде сахар и колбасу. Двухэтажная общественная баня, в которой когда-то мылись жители деревянных домов с улицы Второго Интернационала, теперь смотрела пустыми, разбитыми окнами. А по Зубчаниновке ходили люди с бритыми головами и с ножами.

Даже трещинок на асфальте стало больше. Я старалась не наступать на них, ведь, как гласило древнее поверье, кто на трещинку наступит — дедушку Ленина погубит. Но не наступить было невозможно — с тяжелым сердцем я думала о загубленной душе Ленина.

Да и еду продают по талонам. Правда, может, это всегда так было, но люди говорили, что не всегда.

Приходила по выходным Роза, и я слышала поздним вечером их с бабулей разговоры на кухне. А говорили они о том, что скоро наступит год, когда придет всему конец. Конец света — так и говорили. «Ох, хоть бы не дожить», — вздыхала бабуля Мартуля. «Не доживем», — с уверенностью отвечала Роза.

Плохо было все: и что правил нами некий Горбыль, меченный родимым пятном по лбу, и что в магазине одни консервы, а яблоки червивые уже на деревьях. По всем приметам выходило, что конец всему.

Я вжимала голову в подушку и тосковала от их шепота, от того, что моя бедная жизнь обречена, а мне самой еще много лет придется ждать конца.

Почему они не думают обо мне? Почему не хотят дожить до страшного года со мной? Я тоже хочу умереть вместе с ними. Неужели даже бабуля Мартуля готова бросить меня одну в пугающем, неизвестном будущем?

Страшнее всего, что убежать от всего этого мне было уже некуда. Но так ли это? — вдруг спросила я себя. А ведь там, в моем измерении, еще остался Океан. Мне страстно захотелось навестить Океан, но одна только мысль о походе в мертвые земли вызывала боль.

Боль — это сигнал. Он говорит людям: нельзя делать то, что делать больно. Но это здесь, в человеческом мире. В моем боль существовала только для того, чтобы ее преодолеть. Когда я поняла это, я закрыла глаза и отправилась в свое измерение.

Метаморфозы

Ветер здесь разносил запах гари. От бобровой плотины не осталось ничего, а река высохла. Ее русло покрыл густой слой черной пыли. У расколотого лунного камня я сидела слишком долго — за это время возникли и умерли миллиарды вселенных. А я все никак не могла решиться полететь к Океану — я боялась, что его, как и реки, больше нет. Ветер усилился, превратился в бурю. Он дул, сильный и плотный, как на Юпитере. Черная пыль поднялась в воздух — и тут только, когда ветер расчистил от пыли землю под моими ногами, я заметила, что сижу вовсе не на камнях, а на асфальте. Откуда он здесь? Ладонями я помогала ветру разгребать черную пыль с поверхности планеты. Да, под пылью была асфальтовая дорога. Этой дороге неоткуда было взяться, ведь здесь никогда не было людей. Но она все же откуда-то взялась. И тут словно чей-то голос шепнул мне на ухо: «Проверь!». Я пошла по дороге, и она привела меня к лесу. Леса тоже не должно было быть в этом месте — я знала свое измерение слишком хорошо, чтобы сомневаться. Но он вырос — за те несколько месяцев, пока меня не было. Высокие сосны темной стеной стояли до самых скал. Это были чудные и горькие открытия. Мой мир менялся.

Тогда только я наконец решилась полететь к Океану. Он был на месте. Холодный Океан лизнул мои ноги ласковой волной, как будто говоря: иди, не волнуйся, я не денусь никуда.

Ни бобров, ни рыбы, ни Жуков, ни звездолета — теперь у меня не осталось ничего, кроме Океана, и я долго не поддавалась на его уговоры, я не хотела идти дальше, я вообще ни на шаг не хотела от него отходить.