Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Если люди уже догадались, что энергия эквивалентна материи, значит, конец света и впрямь близок. Нельзя жить по-старому, зная такую тайну. А я лишь убедилась, что стоит мне достичь скорости, равной 299 792 458 м/с, — и начнутся чудеса.

— Ты хочешь попасть в другую вселенную? — поинтересовалась я.

— Я просто хочу счастья, — ответила Тамара.

Мертвая царевна могла бы стать женой хоть самого генерала де Голля, так она была прекрасна. Но де Голль жил еще в те времена, когда древний конструктор Королев строил ракету, которая так и не полетела к Марсу.

Ночами Мертвая царевна утыкалась лбом в штапельное покрывало с оленями, повешенное на стену вместо ковра. День за днем завтракала хлебом и пила чай, надевала серую юбку и свитер цвета горчицы. Каждое утро перед выходом она красила губы, но, посмотревшись в зеркало, стирала помаду. В комнате каждый день громко тикали ходики на комоде, а она сидела на диване и глядела в зеркало. Оттуда на нее в ответ смотрела худая женщина с лицом, которое покрывалось морщинками.

Каждый день Мертвая царевна сорок минут ждала на остановке трамвай. Залезала в вагон и, не придавая значения тому, что можно сесть (она не придавала значения массе вещей), стояла, держась за поручень, смотрела, как летят навстречу карнизы домов, трубы хлебозавода. Однажды на остановке «Театр Советской Армии» она увидела мужчину, который помахал ей рукой с тротуара. Мертвая царевна срочно посмотрела в другую сторону. В грудь как будто кто ударил бревном, потом еще и еще раз. Дышать стало так тяжело, что она расстегнула верхнюю пуговицу пальто. Покраснев, уперлась взглядом в грязную точку на стекле. Потом поняла, что мужчина махал не ей, а кому-то на другой стороне улицы. И тут голос, сопровождаемый тычком в бок, вырвал ее из оцепенения: «Я к вам или не к вам обращаюсь, гражданка? Вы платить за проезд собираетесь?» Мертвая царевна достала из кармана мелочь и отдала кондукторше.

Поскорее бы исполнилось шестьдесят, тогда бы она точно окончательно смирилась со своим безбрачием, и ни один мужской взгляд не заставил бы ее краснеть. Глупая, смешная — корила Мертвая царевна свою плоть за непроходящее беспокойство и шла по заваленному снегом проспекту — работать в школе учителем.

А по пятницам старая Бабанька готовила в духовке курицу с чесноком. Вот только пахла эта курица почему-то селедкой. Бабанька готовила курицу, пахнущую селедкой, год за годом, пока не отправилась туда же, куда генерал де Голль, древний конструктор Королев и динозавры. Рыжая собачка перестала появляться под нашими окнами.

Напасти

Каждый справлялся с маятой по-своему: сантехник Свищенко читал газеты, ища между строк лекарство от закравшейся в душу тревоги, а находил лишь матерные слова: хозрасчет, плюрализм, гласность; гомункулы отрывали руки моей старой кукле, той самой, с чернильными оспинами на лице, а потом вставляли на место; бабуля Мартуля каждую минуту куда-то спешила, что-то покупала по дешевке, кому-нибудь шила, готовила какую-то еду, что-то мыла, на кого-то ворчала; отец добывал андроповку, которая в магазинах стала стоить 9 рублей 10 копеек — говорили, что виноват во всем этом был меченый родимым пятном по лбу Горбыль.

Тот год был богат напастями. Беда не приходит одна. На нас — меня, бабулю и гомункулов — напали вши. Не одолели они только отца — все ему, беззаботному, было ни по чем, не одна беда не липла к нему.

Вши — это примета горя, говорила бабуля и выводила насекомых дихлофосом. Опрыскав нас из баллончика, она закупоривала наши головы платками и заставляла ходить в этих чалмах весь день и даже спать ночью. Под чалмами жутко чесалось и болело — вши совершали судорожные забеги, задыхаясь в ядовитых испарениях, а дихлофос разъедал царапины на коже. Царапали себя мы сами, ногтями гоняясь за жителями наших голов. Мы канючили, рыдали, умоляли снять с нас чалмы. Но бабуля была непреклонна. «Света, — взывала она к моей совести, — через неделю закончатся каникулы. Как ты пойдешь в школу, вся завшивленная?». Только утром она освободила наши мертвые волосы, свалявшиеся, как гнилое сено. Волосы пахли бытовой химией, а мы с гомункулами думали, что это воняют издохшие вши. После этого бабуля мыла наши настрадавшиеся головы и вычесывала мертвых насекомых.

После вшей разбилось зеркало в трельяже. Оно не само разбилось, трельяж передвигал отец и уронил. В Большой комнате весь пол был усыпан осколками, в которых отражались фрагменты мебели и люстры, до того неузнаваемые, словно из Страны чудес. Как будто злоумышленник несанкционированно проник в Зазеркалье и взорвал там все к чертовой бабушке.

— Ты живой, Лень? — прибежала на грохот с кухни бабуля Мартуля. А убедившись, что на отце ни царапины, напустилась на него: — Ты какого кляпа его трогал? Водку искал, зенки твои бесстыжие? Я за ним с семьдесят второго года в очереди стояла!