Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Возможно, в фильме, который смотрел бог в моем спичечном коробке, были кадры, где Жуки так же ласково, как Океан, посылали мне привет, возможно даже, Жуки, как и Океан, были убеждены, что мне нужно идти дальше. Но их привет до меня не дошел. И кадры эти, если они и существовали, были из прошлого. Я не могла их увидеть, и потому не было никакого толку от понимания, что нет прошлого, нет настоящего и будущего, что время и пространство сливаются в один континуум. Потерян звездолет — единственное средство, которое помогло бы мне совершить путешествие во времени и пространстве и увидеть такой нужный кадр из прошлого. Чуда не случилось. Так зачем же мне идти дальше?

Боль существует, чтобы ее преодолевать, — напомнил мне Океан. Я согласилась с ним и пошла дальше — перелетела скалы и отправилась на юго-восток по выжженным холмам.

Я прошла много километров, прежде чем увидела новое чудо — железную дорогу. Между шпал проросла трава, а насыпь, издали казавшаяся высоким холмом, покрылась изумрудным мхом. Железная дорога была бесконечной — в какую сторону не гляди, она не заканчивалась. Подозрительные рельсы лежали смирно — и я отправилась вдоль них. Чем дольше я шла, тем веселее мне становилось. Нет больше белых камней, нет звездолета, черт знает, что впереди. Но я все равно стрелочник жуков — не зря же здесь пролегла эта железная дорога.

Я услышала новый, непривычно громкий для моего тихого измерения звук — протяжный гудок локомотива. Большой железный поезд пронесся мимо меня.

Что-то случилось с этим миром — после падения второго солнца он словно разложился на облако частиц, совсем как глаз динозавра, который Жуки превращали в звездолет, и теперь из хаотичного тумана корпускул на моих глазах складывалось другое мироздание. Лепились новые атомы, пространство заполняли кванты новой энергии.

Мертвая царевна

В тот год, когда меня приняли в пионеры, в далеких землях страны Канады играли в олимпийские игры. На улице Строителей открылось сразу три ларька, которые все называли кооперативами, — в ларьках продавалась подгнившая картошка и джинсы. У ДК Металлургов состоялся митинг, где пятеро сантехников пританцовывали на морозе под плакатом «Алкоголизм и социализм несовместимы». Тамара ушла из почтальонов и стала ездить на трамвае в институт, где ее заставляли учить математику и физику. Нам в квартиру установили телефон. А на другом континенте, в Бразилии, шли проливные дожди.

Целую неделю я учила пионерскую клятву. Гомункулы преданно заглядывали мне в лицо, когда я объясняла им:

— Вот я, Света, вступаю в ряды Всесоюзной Пионерской Организации имени дедушки Ленина и перед лицом своих товарищей обещаю горячо и, кроме того, торжествующе любить Империю зла… и-и… блин…

— Не блинкай! — одергивала бабуля Мартуля и продолжала вязать.

Несмотря на то, что я так и не запомнила, как именно нужно любить Империю зла, мне повязали красный галстук. Я была горда, когда нас — целый класс новоиспеченных, до скрипа вымытых мылом пионеров — повели в парк кататься на колесе обозрения. С самой верхней точки колеса я показывала красный галстук Городу на Волге. Я скручивала галстук в человечка, демонстрируя одноклассникам невероятные возможности его применения. Я вытерла им кровь из носа Мишки Кульпина, которая потекла, когда он упал с карусели. И правильно сделала — красный галстук символизировал кровь самоотверженных граждан Империи зла, почетно было добавить на него каплю и своей крови. Но так как у меня из носа кровь не шла, то сгодилась и Мишкина. Да, я знала про галстук все, ведь я прочитала множество брошюр про пионеров и их галстуки.

Бабуля не разделила моего энтузиазма. Весь вечер она ворчала, отстирывая и суша утюгом этот ставший за один день уже не новым атрибут моей принадлежности к пионерской организации.

Быть пионером мне понравилось. В солнечные дни осени нас возили на автобусе на уборку моркови. Окна в автобусе были открыты, теплый ветер летал между вспотевших спин и творил, что хотел: танцевал мазурку под моей юбкой и спутывал мне волосы. В поле мы дурачились, валялись на ботве, пили чай из термосов и хрустели, как зайцы, желтовато-белой свежевыкопанной морковью. А зимними вечерами в кабинете химии мы учились с пионервожатой петь грустные песни про революцию.

— Чему тебя сегодня научили в институте? — спрашивала я Тамару и листала ее учебник.

— Высшей математике.

Тамара заплетала косу из своих бархатных черных волос, а старая Бабанька в очках смотрела телевизор, включив его на полную громкость. По телевизору показывали «телемост» с далекой Америкой, олицетворением добра в этом мире.

— А чему научат завтра?

— Не знаю. Наверное, квантовой механике.

— А кем ты станешь после института?

— Учителем в школе, наверное.

— Тогда ты должна учить всех правильно.

— Правильно — это как?

— Не заставляй собирать макулатуру.

Тамара ничего не ответила. А я попросила:

— Скажи мне, что значит формула E = mс².

Она задумалась, а потом сказала:

— Что масса тела является одной из форм энергии.