Свистел ветер и стучался в окошко — так же, как в те незапамятные времена, когда под полом была вечная мерзлота, а за стеной сосед-немец готовился уйти в тяжелый двухнедельный запой, мрачно смотрел на алюминиевую кружку со спиртом и рычал русскую песню.
В одной из квартир открывали кран — знак того, что через полчаса вся Железка двинется в сторону станции, преодолевая морозную тьму. Денис выключал компьютер и снова ставил чайник — уже для того, чтобы я поднялась, насыпала ему из банки кофе в кружку и нарезала булку. Его надо было кормить бутербродами по утрам.
По субботам Кузнечик просыпался, тряс меня за плечо и приказывал:
— Найди мои очки!
Как будто это я накануне вечером специально их от него спрятала. Он становился капризным без очков.
Очки были на их обычном месте — в тапке, который прятался под диваном. Кузнечик надевал их, надевал штаны и футболку, и тут я предлагала:
— Пойдем греться в ванной?
— Пойдем! — и он стягивал только что надетые штаны.
Если бы за скорость стягивания штанов давали значок ГТО, он получил бы золотой.
Осуществить наш замысел мешал шорох за дверью в другую комнату. Там по ночам на раскладушке спал Саша Петров — особенный поэт, который писал стихи на полях газет шариковой ручкой, закусывал коньяк селедкой и носил коричневые тапочки. Тапочки разносили по квартире запах пролитого на них коньяка. Саша ходил по съемной квартире и смотрел на свои тапочки ласково и задумчиво — словно сквозь их ткань, сквозь этажи и почву пытался высмотреть загадочное ядро планеты. Из своей комнаты он выползал, предварительно покашляв. Так он оповещал нас о предстоящем ему походе в туалет. Денис, как настоящий кузнечик, прыгал под одеяло и претворялся молекулой, растворившейся в складках постели, безобидной и не имеющей секунду назад непотребных помыслов.
Посетив туалет, Саша шел спать на раскладушке дальше. А мы бежали в ванную.
Инопланетянин
Где-то в безграничном космосе должна существовать жизнь — отличная от земной, зародившаяся, возможно, из атомов азота и кремния. Эволюция — процесс со множеством ошибок в коде генома, и непременно среди представителей иной формы жизни появлялись сумасшедшие особи. Их держали в инопланетном дурдоме. Но в результате случайного отключения системы безопасности одному безумному инопланетянину удалось вырваться на свободу, и он убежал на землю. Там он сел возле одного из девяти вокзалов, что были в Городе на холмах в междуречье Оки и Волги, и стал бомжом. Каждый день, приезжая в этот город на утренней электричке, я видела его. Как у всех бомжей, у него было одутловатое бордовое лицо, дырявая красная шапка, крысиная интуиция и смартфон.
— Привет, сестричка! — говорил бомж каждое утро, когда я проходила мимо.
И однажды, когда Дениса не было рядом, я ответила бомжу:
— Здравствуй, дяденька!
Бомж растянул рот, как будто готовился произнести букву «с», — наверное, он так улыбался, ведь кожа у него на лице была, как картон, — а картонным лицом неудобно улыбаться по-человечески.
День за днем бомж сидел у вокзала, подбирал недокуренные прохожими бычки и жевал чебурек из ларька напротив — из того самого, на котором крупными буквами было написано: «Шаурма».
Как-то утром он поманил меня пальцем и важно сообщил:
— У меня тут миссия.
Может быть, он давно сошел с ума, и стоило просто пройти мимо. Но редко люди заинтересовывали меня так же сильно, как этот инопланетный бомж, и я спросила:
— Какая?
— Своя собственная, как и у тебя.
Я посмотрела на него внимательно. Да, глаза у него были абсолютно сумасшедшие — синие, как гидроксид меди (II), и озорные, как у таксы.
— Иди, выполняй миссию, — сказал он мне вдогонку. — Я за тобой присматриваю.
Картонная коробочка из-под чая
Когда Денис получил первую зарплату в газете, он был потрясен: денег в таком количестве он еще никогда в жизни не носил в кармане. На них можно было купить целый бампер от крутой тачки. Кузнечик почти ощущал его вес в своем кармане — зарплата была странным и непривычным грузом. Ходить с такой тяжестью в кармане нелегко — и Кузнечик отправился в магазин. Там он купил самую шикарную еду на свете — пачку замороженных креветок и бутылку мартини. Ему полегчало — на бампер теперь могло уже и не хватить, и призрак его испарился сам собой. Креветки мы варили в чайнике целый час — до состояния резины, — а мартини пили из алюминиевых кружек.