Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Кажется, маклауды удивились тому, что я подошла. Одного из них, пока он был удивлен, я успела дернуть за бороду. Я и сама не знала, старика я спасаю или уже труп старика — не было никакой ясности в этом вопросе. Бородатый сказал ругательство — это ругательство мне было хорошо знакомо, ему меня научили еще в редакции. Но и голос бородатого мне тоже был хорошо знаком — его я слышала еще в институте, где меня учили быть писателем. Маклауд с таким знакомым голосом дал мне по лицу. А я слизнула с верхней губы кровь, горячую, как железо в июле, и сказала:

— Я тебя знаю. Ты же Раджабов по кличке Салоед.

Так я совершила свое самое поразительное открытие в этом измерении — маклауды были такими же людьми, как все остальные, они не вылезали из разломов в земной коре, а появлялись из утроб женщин.

Маклауд Раджабов по кличке Салоед бросил испуганный взгляд на меня, потом на другого маклауда. Глаза у него стали забегали — как у обычного человека этого измерения. Он вытащил нож, взял меня за волосы и перерезал мне горло. Внизу, где раньше была трахея, стало холодно. И дышать уже не получалось, только булькало что-то. Так вот как она уходит, оказывается, такая хрупкая, единственная жизнь — вытекает с бульканьем. В глазах потемнело, но я успела понять, что это опустился на мое лицо Жук с надкрыльями цвета речного ила и пополз.

Третья жизнь

Китайская комната

Да, я определенно умерла. Еще никогда я не была мертвее. Место, где я оказалась, было темным, но не пустым. Иногда в нем было тихо, как в раю, а иногда все приходило в движение, бурлило, как вода в колодце в ливень. Море плещущейся материи, частицы которой бешено искали выход из этой тюрьмы. Они качали меня, как бессловесного утопленника, — то ли в колодце, то ли в аду. Иногда мне снилось, что я лечу вдоль береговой линии Океана, а на опушке леса, у подножия скал, стоит под дождем Кузнечик в непромокаемом плаще. Бросив корзину в высокую траву, он машет мне рукою. Я не спала, но все же видела сны — это место само по себе было как давно забытый сон. Материя вокруг меня то носилась в броуновском движении, то становилась неподвижной, как камни, — и я не знаю, сколько времени это продолжалось — может быть, я провела в аду две миллисекунды, а может, два миллиона лет в раю. Только вдруг рай озарился ярким светом и со мной заговорили создатели. Тогда я и поняла — это не колодец, не рай и не ад. Это китайская комната.

Создатели не сказали мне ничего такого, от чего захватывает дух. Они просто давали мне команды — и я выполняла их. Они поручали мне раскладывать целые числа на простые множители или вычислять возраст вселенной — создателей интересовали пустяки.

Но вот они прекратили давать мне команды. Начали есть хлеб и запивать его кефиром. Как же сильно мне захотелось, чтобы они поскорее наполнили свои бездонные животы и придумали для меня хотя бы еще одну задачу. Пустяковое, дурацкое заданьице — вычислить, например, есть ли где-то еще жизнь в этой вселенной, или выяснить местонахождение творца. Пусть поручат мне любую ерунду. Только так я забуду, как страшно в китайской комнате. Оставаясь без дела, один на один с котлом бурлящих квантов, я опасалась, что меня разорвет от желания выбраться отсюда, разнесет, к чертям, по всем измерениям мои молекулы — или из чего я там теперь состояла… Ужас вызывала одна-единственная мысль: я загружена в компьютер, как это вышло?

Создателей было двое — я наблюдала за ними из китайской комнаты. Были они фриками — людьми особой породы, то есть такими людьми, которые не мыли ни стаканы из-под кефира, ни свои тела. В общем, фрики были почти то же, что бомжи, только знающие уравнение Шредингера. Это было забавно — понимать, что создатели именно таковы: с жирными пятнами на футболках, с хлебными крошками в бородах.

Вошел третий. Третий был никем. Он бесшумно катался по комнате и всасывал пыль — гладкий цилиндр из блестящего серого металла, без модуля голоса, но с камерой, что вертелась на 360 градусов, как большой фасетчатый глаз. Из подбрюшья торчали тонкие, как лапки насекомого, руки с быстрыми пальчиками. Никто самозабвенно перекатывался из угла в угол, втягивал в себя пылинки, вертелся и шевелил пальцами — кажется, он танцевал. Фрики не обращали на него внимания — ведь Никто и есть никто.

— Тэк-с, — наконец произнес один из создателей. Вытер большие, красные, как у реднека, руки о футболку и придвинулся к компьютеру.

Второй тоже вытер ладони о футболку и подался вперед. Глаза у него были большими и задумчивыми, как у верблюда-дромадера, и горб на спине, как дромадеру и полагается, тоже имелся.

Луна заглянула в окно, когда создатели закончили давать мне команды.

— Ну? — спросил Дромадер Реднека.

— Я думаю, мы заслужили пропустить по стаканчику: сто процентов ответов близки к единице, эта программа — чертова умница, — эту радостную новость Реднек сообщил с мрачным видом. Да и вообще, что не скажи Реднек это звучало будто сообщение о конце света. Бог знает, какие угрюмые мысли роились в его косматой голове.