Жуки с надкрыльями цвета речного ила летят за глазом динозавра

Наверное, старуха с глазами хорька решила, что я захлебнулась и меня можно съесть. Или что она там решила — не знаю. Но только она отперла замок и приоткрыла ворота ровно настолько, чтобы протащить меня внутрь. Я проснулась на дне колодца, в серебристой холодной воде. А через мгновенье поняла, что это не колодец вовсе — это возвышаются надо мной стены внутреннего двора, и сама я нахожусь по другую сторону ворот. Старуха с глазами хорька рылась в моих карманах. Она отползла, как только я шевельнулась. Светя фонариком, она наблюдала, как я ладонью зачерпываю воду и пью.

— Пшла, пшла! — замахала руками старуха и торопливо пошаркала куда-то.

Я поднялась и, держась за стену, пошла за ней — к крыльцу, а затем внутрь здания. Там, внутри дома с длинными пустыми коридорами и множеством дверей в комнаты, где раньше останавливались на постой люди, не было электричества, но еще было отопление. Старуха с глазами хорька жила в пустующей гостинице одна и изредка даже подметала в номерах.

В одной из комнат я легла на койку и умерла на семь дней. Рядом с моим трупом старуха с фонариком искала что-то, а в вентиляционное отверстие выл ветер и стучал чем-то вроде молота по крыше. Температура моего трупа стремилась к сорока двум градусам. Мой умерший мозг смотрел фильм, в котором голландские инженеры чертили планы зданий, а двадцать тысяч крестьян шли по болотам, к холодному морю, чтобы строить город. Крестьяне рубили себе на болотах избы. Их избы и припасы уничтожали наводнения, но они продолжали упрямо заковывать непокорную воду в гранит: так велел всадник с голубем на голове. «Найди двести!» — вдруг сердито заорал всадник. А голубь вспорхнул и уронил помет на его плечо. Люди — кто в зипунах, кто в шейных платках и панталонах — заволновались, закричали. И мой труп тоже кричал. «Господа славянофилы, вы не видели двести? А вы, господа западники?» — кричал он.

Через семь дней я ожила и открыла глаза. Шторм закончился, наводнение прошло. Солнце светило сквозь все щели. Старуха с глазами хорька сидела на полу и толкла в ступке горстку кофейных зерен. Интересно, как она будет варить кофе? И на кой черт Демокрит выдумывал атомы, а Нильс Бор — квантовую механику, если после потопа в этом городе пропало даже электричество?

На носу у старухи сидел бордовый прыщ. Мне вдруг захотелось выдавить его, и я потянулась к старушечьему носу. Та отшатнулась, завизжала и, уронив ступку с кофейными зернами, выскочила за дверь. За дверью старуха притаилась и стала подглядывать за мной сквозь замочную скважину.

Должно быть, уже починили мой поезд. Я поднялась и выглянула в окно. Лужи почти высохли. Старик с вещмешком, опираясь на кусок арматуры, как на палку, шел по улице с той же скоростью, с какой Венеция погружалась под воду. На карнизе грелась под солнцем серая ящерка. Я вспомнила, что кричал мне всадник, пока я была трупом, и мне стало смешно. Моя семидневная болезнь была не бактериальной и даже не вирусной инфекцией, а горячкой головного мозга на почве одной-единственной идеи — я найду все что мне нужно. Сумасшедшая Шура Мошкина так и не нашла свою ядерную бомбу в мусорном баке, а я даже ее бомбу смогу отыскать, если захочу, уж я-то знаю. Могла бы и загадочное поручение всадника «найди двести» выполнить, но на ерунду не было времени. Я схватила плащ Элиота и отправилась на вокзал.

Старик — при его-то скорости! — успел добраться аж до здания с колоннами и теперь сидел на его ступеньках, положив под ноги вещмешок и кусок арматуры. А из-за колонн материализовались два маклауда. Старик схватился за арматуру, но что он мог против бородатых? Они показывали ему языки и толкали, когда он лез, чтобы отнять у них свой вещмешок. Старик ругался и плакал — он совсем надоел маклаудам. Они пнули его один раз, другой — и вошли во вкус. Даже арматурой — его же собственной — ударили. Переполошенные голуби спорхнули со ступенек. Прохожий-одиночка, приметив опасность, скрылся в подворотне. Возле этой подворотни и покоился сброшенный штормом с неведомых высот билборд. Буквы и картинки на билборде расплылись от влаги, наводнение замазало на нем грязью некоторые слова, по-хулигански превратив надпись в бессмыслицу: «Найди двести… получи… бесплатно».

Лицо у старика стало безобразным от крови — тогда-то я и вспомнила, как убивали на моих глазах снежное существо — совсем в другом измерении, в окраинном районе Металлург, во дворе дома, за которым лежал марсианский пустырь. Снежное существо было то ли уродливым, то ли самым прекрасным созданием на планете — этого я точно не помнила. Но я точно помнила, что его зря убили.