Журавлиная ночь

…А за окном электрички было уже светло. Очередной вокзал: «Дубно»… И на часах (не поверил своим глазам) — шесть минут седьмого! Долго же сидел и думал, забыв о времени…

(«И люди не боялись ездить ночными электричками, — сказал Вин Барг. — Просто из интереса…»

«Не было этих «отверженных», «безработных», — ответил Мерционов. — Которым теперь ничто не мешает основать своё дело — а их только и хватает, что сбиваться в стаи, воровать, грабить! И какая «система» теперь виновата? Когда нет уже той, «административно-командной»?»

«Да всё верно, — горестно согласился Тубанов. — Ни к чему кромсать страны, народы и экономические системы — для их мнимого блага… Или юродствовать, поститься — из солидарности с ними. Но и то, на Фархелеме — решение отчаяния, крайнего случая…»

«Надо вовремя разобраться с генами, как Тинилирау! А не стыдиться факта — что есть гены алкоголизма, наркомании! И как «воспитаешь» того, в ком просто не хватает чего-то до человека? Пусть он формально одного вида с нами…»)

…Кременецкий шёл через следующий вагон — спиной чувствуя взгляды, от которых мороз шёл по коже. (Но в чём дело: всё-таки возраст, недостаточно «иностранный» вид, заметны подавленность и отчаяние? Нет — скорее, дело в одежде. Вернее — в реакции отдельных, дурно воспитанных… Скоты, дикари, ничтожества…

(«Да, что тоже было плохо! Мы и забыли, — откликнулся Мерционов. — Хотя «половой стыд» возможен и при отсутствии всякой нравственности…»

«И тоже: кого пустили в цивилизацию, — согласился Тубанов. — А потом они — в НКВД, в приёмных комиссиях вузов…»

«Решают: что есть крамола, кощунство, эротика, порнография? — добавил Ареев. — Кто свой, кто враг, кто «социально близкий»? Тоже «простые люди»… И объясни им непростую ситуацию — как у него сейчас! И — против кого всё это направлено, кто в итоге страдает? Тот, кого не поняли на примитивном уровне? А скажут: виноват социализм…»)

…Какая горькая ирония! Если бы мог всерьёз обратиться по одному из тех 116-ти… нет, 114-ти адресов в его тетради! (Свой адрес не в счёт, да и номер 116 с «общежитием духовной семинарии» — как, сам не зная почему, временно обозначил Моисея — можно вычеркнуть, если бы было чем.) Но в том-то и дело: фикция, выдумка, нужная лишь — чтобы этот подонок, если станет рыться в тетрадях, наткнулся на видимость большой организации, и по его внезапному беспокойству это стало ясно!..

А так — реально остался без чьей-то поддержки и плана действий. И до Здолбунова недалеко, пора решать, что дальше…

…— Обрыв, — вслух сказал Вин Барг, едва всё заволокло серой мглой. — Да, не ждали! Чувствовали, что с адресами неладно — а не ждали, что совсем выдумка…

— И до чего надо довести, чтобы пошёл на такое, — ответил Мерционов. — И вот обрыв… А дальше?

— Опять сон до вечера, — вдруг объявил Вин Барг. — Так решил вагон… Потому что… вот, кажется, и узел! Где-то там, той ночью! И нам понадобятся свежие силы и свежее восприятие…

— Значит… дождались-таки? — странно спокойно переспросил Ареев.

(Хотя, возможно — просто не было сил эмоционально реагировать. Умом всё понятно, но истощение эмоций… А тут — и выспаться, и подготовиться…)

— И… возможно, наконец развяжем узел из узлов? — добавил Мерционов. — Ладно, давайте спать…

65. МИР ПОСЛЕ ВЕЧНОСТИ

Дойдя до поворота на улицу Парижской Коммуны, Кременецкий взглянул на часы: 22 с минутами (даже не посмотрел, с какими). А он — пока и не добрался до кладбища, которое наметил как «резервное»…

«Основное» же (то самое, в центре города) — он нашёл не сразу, трижды пройдя по разным улицам. Оказалось оно не в самом центре — но зато он внимательно осмотрел выходы, и понял, где можно пройти незамеченным, когда стемнеет. А затем — вернувшись в собственно центр, и пообедав в каком-то кафе — отправился на поиски другого, «резервного» кладбища (на случай, если на «основном» своим присутствием с вечера он помешает «людям иной фазы» проявить себя, а там они без помех начнут свою обычную деятельность)… И в первую очередь, конечно, вспомнил улицу Жолио-Кюри — но никто из немногих прохожих, к кому решился обратиться с таким вопросом, не знал, где она находится. Наверно, и была — совсем небольшая, далёкая и малоизвестная улица на самой окраине… Просто же вопрос, как пройти к ближайшему кладбищу — теперь казался ему подозрительным и чреватым расспросами с почти неизбежным разоблачением. И трудно сказать — сколько автобусных и троллейбусных маршрутов он проехал по городу наугад, в поисках хоть какого-то кладбища, пока не решился спросить ещё кого-то — и тот назвал улицу Парижской Коммуны… Вот теперь он и шёл вдаль по этой улице — вечерней, пустынной, где дома по правой стороне: мрачные, одинаковые, старой постройки, похожие на какой-то военный городок — внушали неизъяснимую тревогу. А над мостовой всё тянулись троллейбусные провода — значит, нужный маршрут он в дневных поездках по городу всё же упустил…

(«Точно: военный городок! — вспомнил Кламонтов. — Я же тут бывал!»)