Журавлиная ночь

…Размеренный голос «человека иной фазы» будто оборвался далёким возгласом где-то сзади. В ознобе Кременецкий обернулся — но увидел лишь те же слабые отсветы далёких фонарей сквозь деревья… Но уже в следующее мгновение — за оградой раздался топот шагов, стремительно удаляющихся в сторону запертых главных ворот (причём бежал будто не один человек, а два или трое)! А когда этот звук наконец затих — и голоса, который слышался раньше, не было…

(«Так вот в чём дело!»— разочарованно вырвалось у Мерционова.)

…Кременецкий стоял между рядами надгробий, судорожно переводя дыхание. Он… просто испугал своим голосом обычных, живых людей! И их разговор между собой — слышал paньше! И они в испуге убежали, приняв за покойника его самого — но это, видимо, помешало и настоящим «людям иной фазы»! Как поторопился с радостью первооткрывателя… И всё равно надо продолжать. Вернее, делать новую попытку…

(«И для него — как первый межпланетный контакт! — снова подумал Кламонтов. — Тогда, в 83-м! А тут такой казус…»)

— …Товарищи покойники, здесь один, больше никого нет, те «живые» сбежали, — в третий раз, начал Кременецкий. — Но мне нужна ваша помощь. Я сам объявлен умершим — и, поверьте, никому вас не выдам. Да мне никто и не поверит, если я расскажу, что говорил с вами — а мне и рассказывать об этом почти некому, — он понял, что уже не в точности воспроизводит исходный текст. — А если и вы не верите мне — помогите хотя бы связаться с пришельцами с других планет. А то из-за своего стремления к познанию мира я всё равно кажусь чужим в том обществе, которое меня окружает…

(«Но правда: вспомнить школу…», — согласился Мерционов.)

— …Я вам прямо скажу: я — за такое общество, в котором всякий человек доброй воли мог бы без помех реализовать свои жизненные планы, — Кременецкий всё же ненадолго умолк, припоминая, как говорил прежде (одновременно вслушиваясь, не придёт ли ответ прямо сейчас — и, не дождавшись, продолжил). — А то вы и сами не хуже меня знаете, что представляет собой нынешнее устройство общества. И где-то примерно с 12-ти лет работаю над вопросами его усовершенствования… Так неужели и вы не хотите того же, что я?..

(«И как тот, кто услышит, должен понять? Но он уверен, что поймут! Как и Негодуев, в роли того гуру… Хотя… и не зря же скрыто — то, что скрыто! — вдруг подумал Кламонтов. — А мы хотим узнать тайну, ищем чуда! Однако… Что — тайна и чудо для нас, для кого-то — просто жизнь!..»)

…Но Кременецкий вновь услышал далёкий голос — и прислушался!

Теперь уже — голос становился громче, будто приближаясь. Кременецкий напряг слух до предела, чтобы различить слова…

— …Идём спокойно, никаких привидений нет, — как громом поразило его услышанное. — А если сейчас опять начнётся, вызовем туда милицию, и пусть разбираются…

…Да — и сейчас, и тогда, это не были голоса «людей иной фазы»! Обычные, живые люди шли мимо кладбища — и только! А за «человека иной фазы»… они приняли его, Кременецкого! И вот какой-то подонок (во всяком случае, дурак) — готов вызвать сюда милицию! А настоящие «люди иной фазы» так и не явились, не откликнулись, не посоветовали, как быть…

— Товарищи покойники, ситуация критическая, — прошептал Кременецкий. — Меня приняли за вас… Откликнитесь хоть как-нибудь…

В ответ — молчание. И лишь в кронах деревьев вдруг будто зашумел ветер…

(Как тогда, на перевале! Хотя уж этой подробности Кременецкий знать не мог. Её знал Кламонтов…)

— …Неужели вы допустите, чтобы милиция явилась сюда за мной? — Кременецкий почувствовал, как им всё больше овладевают cтpaх и отчаяние.

Снова молчание. И вой ветра — глухой, тоскливый и страшный…

— Я же не сделал вам ничего плохого.… А вы сами знаете, что это за стражи закона… Так вот — скажите, только скорее: если я вам назову имя и фамилию моей прабабушки, дату смерти и город, где она похоронена — вы передадите ей то, что я вам скажу? А через неё — и моей семье среди «живых»?

Молчание. И — всё усиливавшийся, тугой, будто натянутый, как струна, вой ветра…

— Я не могу ждать, сейчас здесь будет милиция! — голос Кременецкого едва не сорвался на крик (и кажется, лишь ужас, сдавивший горло, помешал этому). Он понял: «люди иной фазы» просто не хотели с ним говорить! Но почему? Не верили, не понимали, не хотели помочь? Но что делать? Ещё немного — и ужас перейдёт в безумие…

(Или их тут… вовсе нет? Но ведь если так… Страшно и додумывать такую мысль…

А если слышали — но не собирались помогать? Что сказать им, как привлечь их внимание?

Или… вообще — не такие, как всегда о них думал? И не зря «живые» боятся их? Если так — просто скорее уходить…)

…— Хорошо, если не хотите мне помочь, я вас оставлю, — решился Кременецкий, будто преодолевая сопротивление дрожащих губ.

(И куда теперь? На… «резервное»?..)

…Он шагнул было в сторону — и, не удержавшись на сведённых судорогой ногах, схватился за крест. Но теперь уже было страшно — как бы кто-то не обратил на это внимания, не решил: он раздумал уходить! Ведь, если сразу слышали, и могли осознать его отчаянное положение, но не подумали откликнуться — чего ждать теперь…