Журавлиная ночь

Дверь переднего троллейбуса закрылась, протолкнув пьяного внутрь — и он отошёл от остановки, куда с зелёным сигналом светофора тут же двинулся следующий… И как повезло: того же, 2-го маршрута! И рядом с задней дверью сидел лишь один пассажир: наверно, все на всех предыдущих остановках садились в тот, передний! Даже почти не будет свидетелей…

…Кременецкий бежал так стремительно, что сам не успел понять — как оказался у задней двери уже готового отправиться троллейбуса, и как не налетел на выходившего оттуда того единственного пассажира… (Снова один, как и в электричке! Что ж, тем лучше!) Ухватившись за поручень и переждав боль в груди от одышки, он сел с левой стороны — где через несколько остановок должно было появиться «резервное» кладбище…

(«Но… трое пьяных! — вспомнил Кламонтов. — Как там, на дороге из Тисаюма в Кераф!»

«Много странных совпадений, — согласился Мерционов. — Хоть вроде и малозначительных…»)

…Троллейбус двинулся вниз по спуску. И тут, глядя на пустынную улицу за окном, Кременецкий понял: он уже не очень надеется на контакт! Хотя и прежде знал: нелегко, вообще бывает редко… Но нет, было тревожное предчувствие, даже страх — идти на второе кладбище! Будто что-то заранее преграждало путь…

Но — и не мелкая бытовая неудача, с которой можно смириться: вызвали куда-то в школе, пришёл, а там закрыто — ладно; поставили двойку лишь за неуверенность голоса при ответе — и чёрт с ними! Тут уже — решалась его (и не только его) судьба! И он не мог — просто сдаться, признать поражение!..

Да, но — один, в пустом троллейбусе, в ночном городе! Не подойти к матери, бабушке, брату, не рассказать ничего — как привык, о школьных неприятностях… (Да, и брату — тоже.) И он лишь думал — что готов к самостоятельной долгой и трудной деятельности, подпольной борьбе! А на самом деле — привык опираться на их помощь, сочувствие, поддержку…

Но и — не тот момент, чтобы вспоминать прошлое, предаваться слабости! И раз уж он — один, и от него требуются самостоятельные действия — он сделает всё, что нужно! Да никогда и не рассчитывал, что кто-то сделает за него всё! Это тот подонок — такого мнения о нём…

А пока… Ещё здесь, в троллейбусе — просмотреть тетради! (Водитель не видит из-за перегородки! Удачный момент!) И подумать: что в первую очередь предъявить «людям иной фазы», если те не поверят просто так?..

(«Что же будет?»— встревожился Мерционов.)

…И всё же: если, например, «люди иной фазы» проявляют себя не каждую ночь? Или — и там не откликнутся? Или… их реакция окажется неадекватной — как на «обычных» живых, что забредают на кладбище спьяну, а потом говорят: искали фосфин? И мало ли ещё всяких «если»…

Но он уже без труда нашёл нужный пакет, одним движением достал тетради — и почувствовал, как у него холодеет лицо. Он там, на кладбище… не переоделся! Однако — тетради легли не на штанину брюк, а на голое колено! Повезло хоть, что здесь — один! Но и не переодеваться сейчас: вдруг остановка, и…

(«Но точно был в брюках! — вспомнил Ареев. — Как это…»

«Не заметил, как переоделся, — предположил Мерционов. — Невольно, от потрясения. И мы не заметили. Но что будет сейчас…»)

…Но всё это произошло, и мысли пронеслись — за секунды. И он, будто очнувшись, удивился: троллейбус ещё шёл вниз, спуском!

А тетради… И так — едва увидев номер, сразу вспоминал: что, когда написано…

(«А вдруг, — безотчётная надежда всколыхнулась у Кламонтова, — он и взял те, что надо? А оставил — как раз не те?»

«Думаешь… — вздрогнул Мерционов. — То… ложные, неудачные варианты? Для отвода глаз?»

«Нет, всё равно счёл бы, что опасно», — прошептал Ареев…)