Жуткий Новый год. Крампус, йольский кот и другая зимняя нечисть со всего мира

Когда зима к исходу шла, на дороге у замка волки порвали торговых людей. Как они ночью на дороге оказались, того никто не знал, да и волков давно не видели в тех краях, а поди ж ты. Весной река разлилась, смыла мост вместе с пятью детьми Матильдиных соседей, мать их с горя за ними кинулась. На Иванов день пошли было жечь костры на гору к замку, да не дошли: увидели, как из окна замка валит дым, и услышали звук, словно звон колокольный. Думали: «Уж не пожар ли» Не пожар. Дым разом исчез, как и звон. И на стук снова никто не открыл.

А после прошел слух, что Марту, молочницу, лучшая из ее коров забодала. Кто в хлев ходил смотреть, сказывали, что кровь лужами стояла. Только как им верить, если на следующий день Марта как ни в чем не бывало гремела своими кувшинами. Стали снова брать у нее молоко. Некоторым казалось, что молоко порой отливало красным да и на вкус солоновато, ну да мало ли, что кому кажется.

По осени у Карла – Седой Бороды дом сгорел, да и сам он едва не сгорел вместе с ним. Остался без крыши над головой, и это накануне зимней стужи! На счастье, шли мимо люди крепкие, назвались столярами да плотниками, мол, в замок идут наниматься. Сговорились поставить старику дом. Утром просыпается народ, а дом уже стоит! Следующим утром просыпается – второй стоит! Себе поставили, сказали: «Вон он, замок, как на ладони, ближе жилья не найти». Остались жить. Спрашивают:

– А что, люди добрые, есть ли тут, кто обувь мастерит? Издалека шли, по пять пар сносили. Зима на носу, с худой обувью дело ли работать.

Отвечают им:

– Был башмачник у нас, был. Да давно не показывался, чай, и нет его в живых, и жены его.

– А вы нам дом покажите, проведаем.

Показали дом.

Гости к дверям и давай стучать.

Открывается дверь, а на пороге – Якоб-башмачник, а за ним – жена его как ни в чем не бывало. Чудо чудное! Впрочем, мало ли на свете чудес. Снова живут люди, Якоб башмаки тачает, мельник муку мелет, Марта коров доит, речка воду свою несет, дорога к замку бежит, замок на горе стоит, то окнами мигнет, то колоколами запоет, только близко никого не подпускает.

А как наступили очередные холода, да затянуло небо серым одеялом, да первые белые мухи сели на крыши, изгороди и поля, появился на дороге странник. Остановился, спросил о ночлеге. Присмотрелись. Вроде не разбойник, лицом пригож, речами скромен. Чего ж не пустить. Глянулся он мельниковой дочке, и она ему. А пусть бы и сладилось у них!

Ночи все длиннее, дни все короче, все темнее на дворе. Йоль совсем скоро! А никому словно и дела нет. Кто спит полдня, кто с кружкой обнимается. Спрашивает странник:

– Не пора ли с делами поторопиться? В Йоль работы не положены.

Отвечают ему:

– Куда торопиться, ночи нынче длинны, все успеется.

Спрашивает мельникову дочь:

– Вестимо ли, в йольские ночи пряжу прясть?

Отвечает:

– И прежде пряла, и нынче буду, ночи нынче длинные, успеется.

Спрашивает:

– Не время ли полено полить вином да маслом, положить в очаг, чтобы тлело до конца коротких дней, силу нечистую на порог не пускало?

Отвечают:

– Мало ли дров в поленнице. Одни прогорят, другие положим, успеется.

Не по себе ему стало, а куда уйдешь? Разве что в замок на горе.

Наступил Йоль. Выглянуло солнце в последний раз, повисело в небе да и отправилось умирать. Вышел и странник с мельницы. Мельнику говорит:

– Страшно мне. Пойду в замок: стены там крепкие, окна высокие, не подступиться никакому злу.

А мельник ему:

– Буль-буль-буль!

И вода с лица падает.

Испугался странник, бросился к дороге. А тьма вокруг сгущается, лишь замок виден на горе, освещают его далекие зарницы-сполохи. Ступил он на дорогу. Видит, не один он здесь. Петер-дурачок прежде него к замку спешит, и козы его вокруг: «Бе-е-е, бе-е-е». А за замком все сильнее полыхает. Будто уже и гром слыхать. Открываются окна-двери в домах. Вот и Марта показалась, в руках кувшин, в кувшине молоко красным отливает. Вот и Якоб-башмачник, сухой, словно скелет, и жена его за ним, с пробитой головой. Вот и Матильда с метлой, и соседка ее, и дети, и все белее снега, на котором стоят. И Карл – Седая Борода, только не седая она, а черная, и сам он черный.

А гроза, что за замком разразилась, уже ближе. Уже над самим замком она, уже перед замком, уже над дорогой-змеей. Тучи клубятся, одна на другую наползают, гремят и скрежещут, словно металлом о металл. Мельник подошел, изо рта вода хлещет. Дочь его, как была, с прялкой обнимается-танцует. Гости-плотники, словно бесплотные, один сквозь другого виден.

И что-то черное у ног, будто сажа на снегу. Ударила молния, разглядел странник у ног своих собачку. Ударила вторая молния, завыла собачка. И еще громче завыла, и еще. И ответили ей с небес.

Не одним голосом, а хором голосов. Словно сотни псов появились на небе. Да так оно и было. Поднял странник глаза и увидел над головой собачьи своры, увидел конские копыта, увидел, как издалека, с горы, с замковых башен, срываются и несутся над дорогой псы, и кони, и призраки в рогатых шлемах – Дикое воинство!