Жвачка и спагетти

— Случай… В прошлое воскресенье, гуляя, я заметил это место, не обратив на него особого внимания… Потом я вернулся и все вымыл… На берегу я засунул окровавленные тряпки в чемодан, набитый камнями… Метки, конечно, срезал… Вернувшись, обнаружил, что забыл револьвер. Не знаю, почему я его оставил… Ну, словом, я надеялся, что Росси сочтут за самоубийцу. У меня не вышло… тем хуже!

— Как зовут вашего внука?

— Пьетро Гринда.

— Где он живет?

— В Сан Джованни Люпатото, у матери. А что?

— Потому что если Росси убили не вы, значит, это сделал кто-то другой…

— И вы вообразили, что Пьетро… Да что вы, быть не может! Пьетро, конечно, лоботряс, но уж никак не преступник!

— На чем основывается ваша уверенность?

— Но Пьетро не знал, что я ездил за чемоданом в Роверето, а потом, зачем бы ему убивать Росси? Он даже не подозревал, что такой человек существует!

— Проще всего было бы считать, что вы солгали, Маттеини, и что Росси убили вы… Билл, нам надо будет поинтересоваться происхождением Росси… Что ж, Маттеини, собирайтесь, вам придется пойти с нами. Я арестую вас по подозрению в убийстве Росси… Улики слишком тяжелы, чтобы мы могли оставить вас на свободе. Если вы не виновны, утешайтесь тем, что искупите старую вину…

Парикмахер с трудом поднялся. Он сразу как-то постарел.

— Значит, все узнают… о том, что я сделал когда-то?

— А как же иначе?

— Моя дочь… Пьетро… их жизнь будет отравлена…

— Раньше надо было думать, Маттеини.

Маттеини выпрямился.

— Это несправедливо.

— А справедливо убивать человека, который просит у вас убежища?

— Вы правы… На случай такого исхода, который я всегда предвидел, я написал объяснение…

Он отодвинул деревянную панель за кассой и сунул руку в открывшийся тайник. Вдруг Тарчинини понял, что сейчас будет. Он крикнул:

— Маттеини!

Но тот уже оборачивался к ним, угрожая пистолетом:

— Ни с места, синьоры!

— Вы считаете, что мало еще крови на вашей совести?

— Успокойтесь, я не собиралось вас убивать. Но я не хочу в тюрьму. Клянусь, что я неповинен в смерти Росси. Украденное мною сокровище исчезло. Если исчезну и я, зачем вам будет преследовать мою дочь и внука? Они тут ни при чем. Вы кажетесь неплохим человеком. Я уверен, что, выяснив невиновность Марии и Пьетро, вы оставите их в покое…

Он поднял пистолет.

— Из этого оружия я убил человека в Роверето. Я так и не узнал его имени, потому что все бумаги он уничтожил… Из этого оружия убили Росси… От этого оружия умру и я. Таким образом, круг замкнется.

Тарчинини пытался переубедить его:

— Будьте благоразумны, Маттеини!

— Конечно… Это теперь единственный благоразумный выход.

Прежде чем следователь успел что-либо предпринять, он вложил дуло револьвера себе в рот и выстрелил.

Тарчинини проводил Лекока до отеля и, так как бар был открыт, они выпили по стаканчику. Настроение у обоих было не из веселых. Сайрус А. Вильям заметил, что его друг, когда не смеялся, когда ему изменяла прирожденная жизнерадостность, казался почти стариком. Вертя в руке пустой стакан, Ромео вздохнул:

— Что ж, в конечном счете, может, и к лучшему, что он умер…

Лекок поколебался, потом решился:

— Мне показалось, что, если б вы захотели, он бы не застрелился…

Комиссар поднял глаза на своего друга, а тот добавил:

— Пока он говорил, вы могли броситься на него… У меня даже такое впечатление, что вы готовы были это сделать…

— А! Так вы заметили? В любом случае ему бы крышка… А так, если его дочь и внук ни при чем, мы можем выполнить его последнюю волю и не тревожить их. Я от души желаю, чтоб оба они оказались невиновны.

— Я тоже…

— Мы навестим их завтра. Сан Джованни Люпатото всего в нескольких километрах от города.

Они помолчали, потом Тарчинини встал.

— Пойду спать, Билл… завтра трудный день. Пока что Маттеини покончил с собой; нет необходимости разглашать остальное.

— Но если Росси убил не он?

— Кабы я знал…

— Кто хотел отделаться от него?

Тарчинини улыбнулся:

— Вижу, куда вы клоните! Опять наша Мика, которой вы никак не можете простить ее вольностей?

Он похлопал товарища по плечу:

— Успокойтесь, если она виновна, я задержу ее, не колеблясь ни секунды.

* * *

В Сан Джованни Люпатото старик, торговавший луком на станции, показал им дом Гринда. Это оказался довольно кокетливый особнячок, в котором, должно быть, приятно было жить. Перед крыльцом, на каждой ступеньке которого стоял горшок с геранью, было что-то вроде круглой площадки с пересохшим фонтаном посередине. Несколько обветшавшая калитка вела в сад, у входа в который возвышались два фиговых дерева. Все вместе выглядело бы очень привлекательно, если б не явственные признаки ветхости и запустения. Ступени крыльца, потрескавшиеся от мороза, должно быть, крошились под ногами; раковина фонтана была сильно выщерблена, а на площадку перед крыльцом победоносно наступали сорняки. Там и сям валялись черепки, в углу двора покоилось дырявое ведро, мятая газета, почти втоптанная в землю — все указывало на небрежение хозяев. Тарчинини заметил: