Жвачка и спагетти

— Оставьте меня в покое! Вы доведете меня до того, что я наговорю невесть каких глупостей!

— Эти глупости, синьор, я называю признаниями…

— Не понимаю!

— Да нет же, прекрасно понимаете! Вы знаете, что я не мог найти кусков салфетки, от которой вы избавились, скорей всего, бросив ее вместе с чемоданом Росси в Адиче… Салфетку, пропитанную кровью вашей жертвы!

— Неправда!

Сайрус А. Вильям встал и, подойдя в свою очередь к парикмахеру, объявил:

— На этот раз попались, Маттеини!

— Нет.

Усугубляя смятение противника, Тарчинини неумолимо развивал свою мысль:

— Вы убили его здесь, в кресле, затем перетащили труп в кухню…

— Докажите!

— А с наступлением ночи отвезли на берег.

— Вы лжете!

— Ваша машина будет подвергнута лабораторному исследованию и, хоть вы ее, конечно, вычистили, там найдется достаточно улик, чтоб упрятать вас под замок до конца дней!

Винченцо взревел, как зверь:

— Я не хочу!

— А Росси что же, хотел умирать?

— Это не я!

Капли пота стекали по лицу Маттеини, съежившегося в кресле, а Тарчинини и американец, наседавшие с двух сторон, напоминали гончих около загнанного оленя.

— Вы попались, Маттеини!

— Нет.

— Признайтесь, и вас оставят в покое.

— Нет.

— Почему вы не признали фотографию?

— Почему вы стирали это белье в кухне?

— Почему?..

— Почему?..

Под градом вопросов Винченцо только крутил головой, как полуоглушенный боксер, который уже не понимает толком, где находится. Сыщикам казалось, что он вот-вот сдастся, как вдруг парикмахер, схватившись за голову, закричал:

— Хватит! Хватит! Хватит!

— А ведь вы вовсе не похожи на убийцу, Маттеини! Почему же вы убили Росси? Он вам угрожал?

Сайрус А. Вильям выдержал паузу и, словно говоря сам с собой, заметил:

— Зарезать бритвой! Какая гнусность!

Парикмахер, забывшись, крикнул:

— Это не брит…

Но тут же застыл с раскрытым ртом, а Тарчинини тронул его за плечо:

— А вы откуда знаете?

И бесчеловечная травля возобновилась:

— А ну, живей, отвечайте!

— Вы выдали себя! Почему не признаться?

— Признайтесь, и тогда сможете отдохнуть.

— Признайтесь, Маттеини, вам это зачтется.

Парикмахер затравленно озирался на своих мучителей, потом упорство его сломилось, и он беззвучно проговорил:

— Ладно… Я вам все расскажу.

Воцарилась тишина, особенно глубокая по контрасту с недавней горячкой. Комиссар выпрямился, как дровосек, который, свалив дерево, разминает натруженную спину. Лекок перестал жевать свою резинку. Он налил Маттеини стакан воды, к которому тот припал так жадно, что капли потекли по подбородку. Когда он отставил стакан, Тарчинини уселся напротив.

— Теперь объясните нам, почему вы его убили?

— Я не убивал его.

— Э, нет, Маттеини! Вы опять за свое?

Парикмахер покачал головой с видом человека, принявшего окончательное решение. Он взглянул на комиссара и спокойно сказал:

— Я не убивал Росси, но доказать этого не могу; так что результат выходит тот же.

Его страх, казалось, рассеялся, и сыщики были поражены внезапной перемене, в этом человеке.

— Клянусь, что я не убивал его, но, повторяю, мне никто не поверит, а тем более вы.

— Не предоставите ли нам самим судить об этом?

— Дней так двенадцать-пятнадцать назад мне начали приходить анонимные письма…

— А! Так-так… И о чем в них шла речь?

— Это такая давняя история… — начал Маттеини не без колебаний. — Дело было в то время, когда немцы оставляли Италию, и фашисты спасались бегством… Я боялся, что и те, и другие предадут огню и мечу все на своем пути, будут брать заложников… Я покинул Верону с женой Антониной и дочерью Марией, которая присоединилась к нам со своим сыном, пятилетним малышом, когда мой зять ушел в партизаны — там он и погиб. Мы нашли убежище в домике, доставшемся мне в наследство от матери, недалеко от Роверето, по дороге на Бреннер. Однажды вечером мужчина лет сорока с четырнадцатилетним мальчиком попросился на ночлег…

Он вздохнул:

— Лучше бы я им отказал! После ужина, когда мальчик уснул, мы разговорились. Мы выпили, и вино развязало языки. Этот человек был фашистом, который бежал, унося с собой все свое богатство в чемоданчике голубой кожи, с которым ни на минуту не расставался, — это меня с самого начала заинтриговало. Он признался, что там у него на шестьдесят миллионов лир… Я был безработный парикмахерский подмастерье…

— И вы ограбили своего гостя?

— Убил.

Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть…

— Теперь уж говорите все, Маттеини.

Он умолк, снова вспомнив то, что, должно быть, напрасно старался забыть…

— Теперь уж говорите все, Маттеини.

— Я хотел убить и мальчишку, но ему удалось убежать… раненому… Если он выжил, то должен быть ровесником Росси…

— Ваша жена и дочь знали, что произошло?

— Нет. Их в это время не было в Роверето. Они ходили на горные фермы за продуктами… Мне удалось зарыть труп так, что они ни о чем не догадались.

— А чемодан?

— Позже я сказал им, что чемодан мне оставил на хранение незнакомый человек и не вернулся за нем… Я думаю, они мне не поверили. Они подозревали, что я его украл… Да Антонина так и сказала мне перед смертью.

— Что вы сделали со своей добычей?