Жженый сахар

Мы остановились, в открытые окна повеяло горным ветром. Я вся покрылась колючими мурашками. Вонючее мокрое пятно на юбке стало как будто еще мокрее. Я выбралась из машины, зачерпнув туфлями жидкую грязь. Мама, сидевшая на переднем сиденье, быстро глянула на меня и отвернулась. Бабушка погладила меня по спине и спросила, все ли я вытошнила или еще что-то осталось. Я сказала, что осталось. Пузыри так и булькали в горле и царапали мне миндалины. Я подвигала языком, но пузыри никуда не исчезли. Тогда я засунула палец глубоко в рот и попыталась нащупать миндалины. Меня снова вырвало.

Я открыла глаза и увидела кирпичное здание с покатой крышей, частично заслоненной деревьями. Столбы ворот были украшены узорчатой плиткой в португальском стиле. Я водила пальцем по зеленым ромбам, пока дедушка беседовал со скрюченной в три погибели женщиной в белых одеждах.

— Я сестра Мария-Тереза, — сказала монахиня. При ходьбе она шумно сопела и опасно кренилась вправо. Казалось, что под просторным монашеским одеянием она прячет еще одну голову.

Внутри монастырская школа оказалась совсем не такой, как снаружи. Внутренний двор напоминал голый пустырь. Деревья росли только в дальнем его конце. По деревьям скакали маленькие обезьянки. На другой стороне, сразу за задней калиткой, начинался глубокий овраг. Вдоль дорожки, ведущей к зданию, стояли большие глиняные горшки с какими-то засохшими кустами. На плюмериях не было ни единого цветочка. Мимо прошли гуськом девочки-школьницы в синих форменных юбках и блузках. Их туфли были начищены до зеркального блеска, аккуратные косы свисали ровными линиями точно посередине спины.

— В прошлом году в дормитории был пожар, — сказала монахиня. — Пока его ремонтируют, ученицы спят в спортивном зале.

В спортивном зале стояли кровати и шкафчики, в четыре ряда от стены до стены. Сейчас там было пусто, но вечером спальня наполнится ученицами — с их чистыми туфлями и туго заплетенными косами.

— Очень мило, — сказала бабушка и пощупала клетчатое покрывало. Мама присела на краешек ближайшей кровати. За весь день она не сказала ни слова и упорно смотрела себе под ноги. Ее плотно сжатые губы не шевелились.

Столовая располагалась в подвале главного здания и напоминала большую пещеру без окон. Меня чуть не вырвало от тамошних резких запахов.

— Я смотрю, ты не любишь рыбу, — сказала монахиня.

Пару часов спустя красная дедушкина машина умчалась прочь, подняв облако пыли. Они уехали, а я осталась. Я смотрела им вслед и представляла, что мама сейчас обернется и махнет мне рукой, мол, беги, догоняй. Я моргнула, протерла глаза, а когда снова глянула на дорогу, машина уже скрылась из виду.

Год, который я провела в монастырской школе, стал нашей с мамой последней разлукой. После этого мы уже не расставались и много лет прожили вместе, пока я не стала гораздо старше и не ушла от нее сама, вопреки ее воле и без ее согласия — но тогда мы об этом не знали. Мы знали только о прошлом, в котором никто не считался с моим согласием и моей волей. Вернувшись в Пуну, я вошла в новый дом матери как чужая.

В монастырской школе я сразу решила, что у меня будет мало вещей: только самое важное, самое нужное — чтобы в любой момент можно было собраться и уйти, не жалея о том, что пришлось что-то оставить. Каждую вещь надо было осмыслить, определить ее приоритетность. Жизнь утратила весомую массу, необходимую, чтобы закрепиться на месте, и меня постоянно тошнило от смены давления.

Когда я распаковывала чемодан, ко мне на кровать присела худенькая девчонка в очках с толстыми стеклами. Меня всю трясло, дрожь никак не унималась. Девочка, наоборот, выглядела расслабленной и спокойной. У нее были высокие гольфы и маленький шрам над верхней губой.

— Я — Мини Мехра. Моя кровать рядом с твоей.

Мини мне объяснила, что в монастыре Святой Агаты вся жизнь строится в алфавитном порядке. Ламба и Мехра всегда будут рядом, пока обе учатся в этой школе или пока между ними не вклинится кто-то еще с фамилией на Л или на М. Сама Мини приехала из Махабалешвара, где жила в частном доме вместе с родителями и братьями. За обедом мы тоже сидели рядом, и она мне подсказала, что рыбу можно обваливать в дале, чтобы перебить вкус. Она объяснила, что продолговатые белые шарики — это вареные яйца и что их надо очищать от скорлупы. Мини сказала, что это самое вкусное из всего, что есть на столе. После обеда меня стошнило в цветочный горшок.

Со временем я научилась всему. Мыться нам разрешали два раза в неделю — всегда в еле теплой воде, независимо от времени года, — но мыть голову можно было лишь раз в неделю. Раз в полгода всем ученицам давали ложку касторки в качестве профилактики запоров, от которых страдали все поголовно, и учительницы в том числе. Я научилась сама чистить обувь, завязывать шнурки, заплетать себе косу и застилать постель.