Сестра Мария-Матильда, заправлявшая в школьном медпункте, промокнула мне рану ватными шариками, чтобы убедиться, что внутри не осталось обломков карандаша. Она обращалась со мной аккуратно и бережно, но не прикасалась ко мне больше необходимого. Она туго забинтовала мне руку и отправила восвояси.
— Что случилось? — спросила Мини.
— Ужасть, — сказала я, стараясь не расплакаться.
Когда я рассказала ей о сквозной дырке у меня в руке, у нее в прямом смысле слова отвисла челюсть.
— Вообще-то это запрещено. Так нельзя.
Я сжала и разжала кулак. Рука вроде бы двигалась. Тогда я еще не умела злиться.
На следующий день сестра Мария-Тереза вновь пригласила меня к себе в кабинет и занялась моим обучением. О вчерашнем не было сказано ни слова. Она занималась со мной каждый день. Когда я медленно соображала и не поспевала за ее темпом, она щипала меня или вонзала ногти мне в кожу, каждый раз в новое место. Когда я проявляла неряшливость и нерадивость, она лупила меня линейкой по пальцам или по икрам. Я узнала слова, которых не знала раньше. Например, «грех». Я узнала, что чистота никак не связана с мытьем в ванне.
В душевой для учениц монастырской школы всегда было сумрачно, даже когда снаружи светило солнце. Кафельная плитка у меня под ногами была мокрой и скользкой, запах щелока, мыла и сырости накрепко въелся в деревянные дверцы душевых кабинок. Вокруг слива в полу темнело пятно застарелой грязи, накопившейся за многие годы. Я стояла в кабинке голая. Мини была одета, но мы это не обсуждали. Мы вообще ничего не обсуждали. Правая половина ее очков перекосилась и съехала вниз, на щеку. Я повнимательнее пригляделась к ее лицу. Может, оно у нее кривое, просто я раньше этого не замечала?
Я не знала, зачем она увязалась за мной в кабинку. Она молча перевернула ведро, стоявшее кверху дном, и открыла кран. Вода с шумом ударилась о жестяное донце. Когда ведро наполнилось до отметки на середине, я потянулась закрыть кран. Это все, что нам было позволено. Я уже знала. Полведра чуть теплой воды. Но Мини легонько коснулась моего запястья и вытащила из кармана длинный нейлоновый чулок. Я удивленно уставилась на нее, гадая, какие еще чудеса и диковины прячутся в ее карманах. Она закрепила верхнюю резинку чулка на душевой лейке, а нижний конец опустила в ведро. Глядя мне прямо в глаза, Мини открыла кран с горячей водой до предела. Вода беззвучно потекла в ведро.
— Ламба, ты тут?
У меня душа ушла в пятки, глаза в ужасе распахнулись.
— Да, — сдавленно пискнула я.
Я слышала, как Ужасть подходит к кабинке. Мини приложила палец к губам и беззвучно забралась с ногами в ведро. Набранная вода всколыхнулась. Кран мы так и не закрыли.
Ужасть закряхтела, наклоняясь к узкой щели между дверью кабинки и полом. Заглянула в кабинку, увидела мои голые ноги и донце ведра. Когда она выпрямлялась, у нее захрустело в коленях.
— Мойся быстрее, не трать время зря, — сказала она.
Затаив дыхание, я слушала ее удаляющиеся шаги.
Мы с Мини не сразу решились пошевелиться. Так и стояли, глядя друг на друга: я — по-прежнему голая, она — в школьной форме, по колено в воде.
Однажды ночью я лежала в постели, глядя в темноту под потолком. Где-то там, за пределами этой комнаты, в небе пенились облака.
— Мини, — сказала я. — Мне надо в туалет.
— Ну, так иди в туалет, — пробормотала Мини.
Идти надо было довольно далеко, по неосвещенной дорожке, под призрачный шелест деревьев и крики животных, в холодной ночи.
— Мини, пойдем со мной.
Мини что-то проворчала и отвернулась.
Я снова легла головой на подушку. Мои руки и ноги закоченели, но мне было жарко. Я лежала, обливаясь потом, сжимала ноги и чувствовала, как в животе нарастает давление. Крепко зажмурившись, я почти видела, как снаружи сгущается ночь, но небо светлеет, растекаясь молочной белизной. В небе мерцали звезды. Мое напряженное лицо постепенно расслабилось, губы раскрылись с беззвучным вздохом.
Утром меня разбудил резкий толчок в бок. Солнечный свет, льющийся в окна без занавесок, согревал мне лицо. Я открыла глаза и увидела злой подбородок и тяжелую челюсть, нависшую надо мной.
— Грязная маленькая индуска. Посмотри, что ты наделала.
Я лежала в холодной луже посреди постели.
В то утро я стояла у входа в спортивный зал и держала на вытянутых вверх руках мокрую простынь. Костяшки пальцев жгло, как огнем, и мне хотелось их облизать. У меня затекли руки. Меня всю трясло. Мои одноклассницы, спешившие на первый урок, искоса поглядывали на меня и тихонько хихикали. Эти девочки совершенно меня не знали. Хотя я жила среди них уже несколько месяцев, я все время держалась особняком. Они знали, что я другая, отсталая.