Жженый сахар

На пляж мы поехали на автобусе, а по извилистой узкой тропинке спускались пешком. Когда мимо проносились мопеды, мама прижимала меня к стенам крошечных домиков, раскрашенных во все оттенки лилового и красного цветов. Было жарко, солнце светило вовсю, но мы шли, ориентируясь на морской бриз, на запах рыбы, доносившийся с рынка, на мужские и женские голоса.

Пляж был длинным и абсолютно пустым, за исключением единственной хижины, возле которой под пластиковыми зонтами от солнца сидели местные жители и приезжие хиппи. Золотистый песок так и манил к себе.

Но песчинки, набившиеся между пальцами ног, ощущались какими-то чужеродными. Это было не очень приятно, почти болезненно.

Какой-то мужчина из тех, кто сидели у хижины, окликнул нас и спросил, не хотим ли мы купить воды. Мама с Резой поблагодарили его и сказали, что, может быть, позже. На его светлой футболке раньше была какая-то надпись, но теперь она полностью выцвела.

Он уселся на песок неподалеку от нас и раскурил трубку. Сказал, что его зовут Герман. На его потертом джинсовом комбинезоне почти не осталось металлических заклепок. Он был владельцем единственной хижины на пляже в Мандреме.

Реза разделся. Бросил одежду прямо на песок, где уже через пару часов она начала бы выцветать под солнцем. Мама тоже разделась и велела мне идти купаться. Я смотрела на растяжки у нее на животе, на обвисшую кожу на ее ягодицах.

— Раздевайся, — сказала она. — Что ты как маленькая?

Я наблюдала, как они входят в воду. Мама сделала глубокий вдох и нырнула с головой. Я смотрела на море, на волны, набегающие на берег. Мне было трудно поверить, что там, в этом море, сейчас моя мама. Мне представлялось, что она тонет, оставшись без воздуха. Когда она наконец вынырнула на поверхность, подняв фонтан брызг, у меня сжалось сердце.

— Иди к нам, Антара, — крикнул мне Реза. Он плыл на спине.

Я поднялась на ноги и стеснительно сняла шорты. Потом футболку. Сначала я не хотела снимать белье, но решила, что теперь-то уже без разницы. Прикрывая руками грудь и промежность, я подошла к кромке прибоя. Мама с Резой наблюдали за мной. Мне казалось, что они так далеко. Мне до них никогда не доплыть.

Я оглянулась и посмотрела на наши вещи, раскиданные на песке.

Взгляд Германа переместился с моего тела на мое лицо.

— Я посторожу ваши вещи, — сказал он. — Не беспокойся.

У Германа была машина, и он отвез нас в Старый Гоа с его старинными зданиями и каменными арками, реликтами давно ушедших времен. Я ходила по городу, еле передвигая ноги, пряталась от солнца в тени и пила воду так жадно, что у меня раздуло живот.

В базилике Бон-Жезуш мы рассмотрели нетленные мощи святого Франциска Ксаверия.

Его тело лежало в стеклянном гробу, ссохшееся и сморщенное под белой, расшитой золотом мантией. Голова была целой, но не хватало куска щеки. Мама смотрела на его профиль. У него были невнятные, как бы приглушенные черты. Такие лица видятся в темноте, когда глаза еще не привыкли к сумраку.

— У него нет руки, — сказал Герман. — Католическая церковь хотела забрать его в Рим. Но он здешний, он наш. Здесь его племя.

Я возразила:

— Его племя — католики.

Герман покачал головой:

— Нет, ему не было дела до их крещения и прочих таинств. Здесь все знают, что он отказался от католичества, когда приехал сюда. Он принял местную веру.

— Но он известный католический святой, самый известный в Индии.

Герман посмотрел на меня:

— Когда он умер, церковь хотела забрать его тело, но его не отдали. Местные встали за него стеной. Он был их спасителем. Именно он, не Иисус. Говорили, что кто-то из местных пытался съесть его тело.

Я посмотрела на сморщенное лицо, на как будто пожеванный нос.

— Вот как сильно его здесь любили. Через несколько лет после его смерти какие-то католики ночью пробрались в храм, отрезали ему руку и увезли ее в Рим. Прошло столько времени, а рана до сих пор кровоточит, — сказал Герман.

Я представила, как пульсирует кровь под коричневой пергаментной кожей.

— Девочка, ты любишь рыбу?

Герман обращался ко мне. Я пожала плечами.

— Вечером приходите ко мне на ужин, все вместе. Нажарю вам вкусной рыбки.

Мы пришли к нему вместе с Пеппер. Герман мне показал, как вынимать цельный скелет из морского леща. Он преподнес мне этот скелет, как жених преподносит невесте кольцо. Я провела пальцем по тонким косточкам. Рыбий скелет был похож на расческу с зубчиками с двух сторон.

— Я удивился, когда ты сегодня пошла купаться, — сказал мне Реза.

Я почувствовала, что краснею. Хорошо, что на улице было темно.

Он улыбнулся:

— Не надо стесняться. Ты красивая, как твоя мама.

Реза пил пиво и пальмовый фенни. Герман рассказывал о своих планах купить старый португальский дом на юге штата и превратить его в маленький спа-курорт. Он поддразнивал Пеппер, уговаривал ее поехать с ним. Она смеялась, словно стесняясь, и он пригласил ее на танец.

Мама курила трубку Германа. Мы наблюдали, как крабы снуют по пляжу в темноте и прячутся в ямки в песке.

Я сидела в обнимку с мамой. Ее живот был очень теплым. Я ощущала это тепло даже сквозь мамину курту.