Жженый сахар

По дороге домой мы заезжаем в аптеку. Все полки уставлены флаконами и пузырьками с разноцветными логотипами. Я беру первый попавшийся и пытаюсь прочесть, что написано на этикетке.

— Я бы вам не советовал брать эту марку, — говорит аптекарь.

— Почему?

На этикетке нарисован сурового вида мужчина, опирающийся ногой о бревно. Кажется, это именно то, что нужно Дилипу.

— В такой форме выпуска B₁₂ почти не усваивается.

Я тупо смотрю на него.

— Здесь он не метилированный.

Дилип трет глаза.

— Вот, — говорит аптекарь, снимая с полки другой флакон. Сам флакон темно-лиловый, на этикетке — разноцветные нити ДНК, похожие на полевые цветы. — Это средство гораздо лучше.

Я спрашиваю у аптекаря, зачем выпускать B₁₂ в такой форме, которая почти не усваивается. Он говорит, что не знает. Смотрит куда-то вдаль, мимо меня и Дилипа. Он явно не расположен вести беседу.

Проходит неделя, и я понимаю, что ненавижу все в нашем доме.

Не посоветовавшись с Дилипом, я покупаю себе новый стол с новым стулом и снова сажусь за рисунки. В первый день я ужасно потею, и рука пачкает бумагу. Потом становится проще, но ненамного. У меня ощущение, что я уже далека от портрета, но я не знаю, как подступиться к чему-то новому. Рисование занимает всего лишь час в день.

Я просматриваю свои списки идей и альбомы с эскизами для когда-то задуманных проектов, но теперь они кажутся совершенно бессмысленными. Они больше не актуальны, они высохли на корню, не успев расцвести.

Крошечное пространство моей творческой жизни, отгороженное от мира и чужих голосов, сегодня меня угнетает. Мне хочется вынести свои рисунки из этой замкнутой комнаты и засесть за работу где-нибудь в другом месте, где вокруг будут люди с их идеями и телами, открытыми к взаимодействию.

Я звоню Пурви. Мы с ней не общались уже несколько месяцев, и она, кажется, удивлена моему неожиданному звонку. Она говорит, что скучает по нашим прогулкам в клубе. Сейчас она учится играть в бридж и маджонг и, пока меня не было, завела себе новых друзей.

Я говорю, что не знаю, что делать дальше. Кажется, я потеряла фантазию.

Она отвечает, что моя работа, с ее точки зрения, вовсе не требует какой-то особой фантазии, ведь я все время копирую один и тот же портрет.

Я объясняю, что имела в виду совершенно другую фантазию: ту фантазию, которая измышляет реальность, где мои работы имеют смысл. Но дни, залитые солнечным светом, кажутся бесконечными. Время как будто остановилось.

Я советуюсь с Пурви. Может, мне надо устроиться на работу?

Когда она отвечает, в ее голосе явственно слышится улыбка:

— Сейчас непросто найти работу, а у тебя много лет не было нормальной работы.

— Да, ты права.

Я старательно изображаю беспечность, но понимание пробивает меня, словно дрожь. Если завтра мне нужно будет устроиться на работу, еще не факт, что у меня что-то получится. Если Дилип меня бросит, я останусь без средств к существованию.

Кстати, с чего я решила, что он меня бросит?

Но если все-таки он меня бросит и мне придется вернуться в дом матери, на что я буду жить? Дедушки уже нет, а бабушка точно не сможет меня содержать. Где я буду работать и кем?

Может быть, Пурви могла бы поспрашивать своих новых друзей, вдруг кто-то из них сможет мне посодействовать в трудоустройстве? Я мысленно пробегаюсь по списку своих знакомых и вычеркиваю всех тех, кто питает ко мне явную неприязнь.

А ведь есть еще мама. Мне надо будет заботиться и о ней. Еще неизвестно, какие суммы нам придется тратить на ее лекарства, когда ей станет еще хуже.

Я бегу к сейфу, который Дилип установил в кладовке, и набираю код. Дверца бесшумно распахивается, и я принимаюсь перебирать содержимое.

Ювелирные украшения в бархатных коробочках. Наши фамильные драгоценности. Что-то от моей семьи, что-то от семьи Дилипа.

Часы, подаренные ему дедом. Его серебряная погремушка из детства.

Золотые монеты. Пачка американских долларов.

Сколько все это стоит сейчас? Наверное, надо сходить к оценщику, но уже три часа, а Дилип приходит с работы в половине шестого.

Я размышляю обо всех принятых мною решениях, что привели к этой точке в пространстве и времени. Интересно, сколько из этих решений я приняла лишь потому, что так было проще?

Я опять звоню Пурви и прошу дать мне номер ее ювелира, чтобы он оценил стоимость моих ценных вещей.

Она говорит, что я совсем одурела от скуки.

— Может, тебе пора завести ребенка?

Ребенка.

Пурви смеется, я тоже смеюсь, наполняю молчание звуком. Ребенок. Ребенок займет много времени и пространства, ребенок заполнит пустые дни. Ребенок необратимо привяжет меня к Дилипу, превратит меня из жены в мать. Тогда я, может быть, стану священной. Дилип уж точно меня не бросит, если я стану матерью его ребенка. Ему никогда не захочется меня бросить.

Меня накрывает волной облегчения.

Вечером я ложусь в постель голой, и, когда мы занимаемся сексом, я шепчу ему на ухо, что можно кончать прямо в меня, потому что у меня скоро начнутся месячные, хотя это неправда.