Зима мира

– Но с фашизмом у нас было покончено, когда после событий на Кейбл-стрит ввели «Закон об общественном порядке», – сказала Этель. – Парламент запретил ношение формы политических партий в общественных местах. И это их добило. Раз они не могли разгуливать туда-сюда в своих черных рубашках, они больше ничего из себя не представляли. Консерваторы это сделали, надо отдать им должное.

Леквизы, семья политиков, говорили и о послевоенной реформе, которую планировали лейбористы. Их лидер, спокойный и гениальный Клемент Эттли, сейчас был заместителем премьер-министра Черчилля, а глава профсоюзов Эрни Бевин – министром труда. То, каким они видели будущее, внушало и Дейзи радостное волнение.

Милли ушла, и Берни отправился спать. Когда Дейзи с Этель остались одни, Этель спросила:

– Так ты действительно хочешь выйти замуж за моего Ллойда?

– Больше всего на свете! Как вы думаете, получится?

– Конечно. Почему же нет?

– Потому что у нас было такое непохожее окружение… Вы такие хорошие люди. Вы живете, чтобы служить обществу.

– Кроме нашей Милли. Она, как и брат Берни, хочет зарабатывать деньги.

– Но и у нее остались на спине шрамы после Кейбл-стрит.

– Это правда.

– Ллойд такой же, как вы. Политика для него не дополнительное занятие вроде хобби, это для него – главное в жизни. А я – эгоистичная миллионерша.

– Мне кажется, – задумчиво сказала Этель, – брак бывает двух видов: один – когда люди становятся партнерами, им удобно вместе, у них общие надежды и страхи, они вместе растят детей, помогают и поддерживают друг друга. – Дейзи поняла, что Этель говорит о себе и Берни. – А второй – дикая страсть, безумие, упоение и секс, возможно, с кем-то совсем не подходящим, может быть, с человеком, которым ты не восхищаешься, а может быть, на самом деле он тебе даже не нравится… – Дейзи была уверена, что она думает о романе с Фицем. Она затаила дыхание, понимая, что сейчас Этель говорит ей чистую правду, без прикрас. – Мне посчастливилось, у меня было и то и другое, – сказала Этель. – И мой тебе совет – если представится возможность такой сумасшедшей любви – хватайся за нее обеими руками, и черт с ними, с последствиями.

– Надо же, – сказала Дейзи.

Вскоре она уехала. Она чувствовала себя польщенной, что Этель открыла ей душу. Но когда она вернулась в свою пустую квартиру, ее охватила тоска. Она сделала себе коктейль – и вылила. Поставила на огонь чайник и сняла. Радиопередачи закончились. Она лежала в холодной постели и отчаянно жалела, что нет рядом Ллойда.

Она сравнивала семью Ллойда с собственной. У обеих жизнь текла не гладко, но Этель из неподходящего материала выковала семью сильную, готовую прийти на помощь, а вот Ольга, родная мать Дейзи, этого сделать не смогла – хотя в этом было больше вины Льва, чем Ольги. Этель была замечательной женщиной, и Ллойд унаследовал многие ее качества.

Где он сейчас, что он делает? Каким бы ни был ответ, он наверняка в опасности. Вдруг его убьют теперь, когда наконец она свободна и ничто не мешает ей любить его и выйти за него замуж? Что ей делать тогда, если он погибнет? Собственная жизнь представлялась ей тогда конченой: ни мужа, ни любимого, ни друзей, ни родной страны. Она плакала, пока не уснула – уже под утро.

Утром она долго спала. В полдень, накинув черный шелковый халатик, она пила кофе в своей маленькой столовой, когда ее пятнадцатилетняя горничная вдруг сообщила:

– Госпожа, пришел майор Уильямс.

– Что? – севшим голосом произнесла она. – Не может быть!

И тут в дверь вошел он – с вещмешком на плече.

У него был усталый вид, недельная щетина, и, по всей видимости, спал он, не снимая формы.

Она обняла его и стала целовать заросшее щетиной лицо. Он тоже ее целовал, несколько смущенный тем, что не может перестать улыбаться.

– От меня, наверное, так несет, – сказал он между поцелуями. – Я неделю не переодевался.

– От тебя пахнет, как от сыроварни! – сказала она. – Это замечательно! – Она потянула его в спальню и стала раздевать.

– Я по-быстрому приму душ? – сказал он.

– Нет! – сказала она и толкнула его обратно на кровать. – Я не могу ждать! – Желание сводило ее с ума. И по правде говоря, запах тоже. Казалось бы, он должен был вызывать отвращение, но вышло как раз наоборот. Ведь это был он, человек, о котором она уже думала, что он мог погибнуть, а сейчас ее ноздри и легкие чувствуют его! Она была готова плакать от радости.

Чтобы снять брюки, надо было начать с обуви, что было проблематично, и она решила этим не заниматься. Лишь расстегнула его ширинку. Потом сбросила черный шелковый халатик и задрала ночнушку до пояса, все это время глядя со счастливым вожделением на белый пенис, поднимающийся из грубой ткани цвета хаки. Потом она оседлала Ллойда, опустилась, наклонилась вперед и поцеловала его в губы.

– О боже, – сказала она. – Не могу передать, как же я тебя ждала.

Она легла на него сверху, не очень двигаясь, но целуя снова и снова. Он взял в ладони ее лицо и всмотрелся.

– Это на самом деле? – спросил он. – Не очередной сказочный сон?

– Это на самом деле, – сказала она.

– Как хорошо! Не хотел бы я сейчас проснуться.