Михиль промолчал. Честно говоря, ему даже на ум не пришло молиться. В голове у него проносились мысли о том, что можно… вернее, чего нельзя предпринять, чтобы освободить папу. Он представил себе, как, переодевшись в немецкую форму, проникнет в казарму, ворвется к коменданту и, приложив дуло револьвера к его виску, велит отдать по телефону приказ немедленно отпустить всех заложников. «Да, я хочу, чтобы у меня прямо сейчас, откуда ни возьмись, появились настоящая военная форма и револьвер. Но даже если бы они у меня были… Эх, полная ерунда». Он, Михиль, не может сделать ровным счетом ничего. Вот если бы тут был дядя Бен… Глядишь, он и нашел бы выход. Но где его сейчас разыщешь? Осталась всего одна ночь. А по ночам запрещено ходить по улицам, и телефонная связь уже давно не работает, ею пользуются только фрицы, и к тому же никто никогда не знал, куда исчезает и откуда появляется дядя Бен. Так что нет, не получится.
Молиться? Хочется хоть что-нибудь сделать! Молиться – это дело или не дело? Михиль взглянул на маму с Эрикой. Обе сидели со сложенными для молитвы руками и глядели в огонь. Юноша попытался привести в порядок мысли, сосредоточиться на том, чему его когда-то учили в воскресной школе. Неужели Господь сейчас сидит и прислушивается к тому, о чём его просит, например, Эрика? Между Михилем и Всевышним стояли старые каштаны у дороги на Бринк. Как это будет происходить? Отца заставят залезть на деревянный ящик, а потом вышибут этот ящик у него из-под ног? Такое не может произойти. Бог этого не допустит. Или допустит? Как же ему тогда молиться?
Михиль поднялся и вышел на улицу. Небо прояснилось. Над головой сияли звезды, холодные и равнодушные. Вот одна из них начала падать. «Хочу, чтобы папа вернулся домой», – загадал желание юноша. Ведь, когда падает звезда, полагается загадывать желание?
А если этого солдата убило падающее дерево? Или молния? Может быть, у него случился сердечный приступ? Нет, последние два варианта не годятся, ведь у него пробита голова. Но падающее дерево вполне могло быть причиной его смерти. Подумал ли комендант о такой возможности? Михиль стремглав бросился к себе в комнату, хотя было совершенно темно. Он зажег свечку и достал лист бумаги. По-немецки, хотя не слишком-то хорошо знал этот язык, юноша вывел нетвердой рукой:
Глубокоуважаемый комендант!
Вы сообщили, что завтра собираетесь повесить десять мужчин, если не станет известно, кто убил немецкого солдата. Ведь может же быть, что его убило повалившееся дерево. Я помню, что месяца полтора назад была ужасная гроза. Может быть, молния попала в дерево, а дерево упало на солдата. Пожалуйста, дайте нам побольше времени, чтобы выяснить всё поточнее.
С глубоким уважением,
Михиль ван Бёзеком
– Простите меня, пожалуйста!
– Ну что ты, малыш. Вам сейчас так же тяжело, как и нам. Чем я могу тебе помочь?
– Я написал письмо коменданту. У вас ведь расквартированы немецкие офицеры? Попросите их, пожалуйста, отнести в казарму мое письмо!
– Не знаю… – протянула мефрау Кноппер с сомнением в голосе. – А когда его надо доставить коменданту?
– До рассвета. Прежде чем они утром…
– Давай его сюда. Я постараюсь. Подожди минутку.
Мефрау Кноппер отправилась с письмом в руке на верхний этаж. Михиль издали услышал ее разговор с квартирантом, после чего соседка вернулась.
– Сказал, что передаст. Отнесет его в казарму завтра в шесть утра.
– Спасибо, мефрау Кноппер! О Дирке ничего не слышно?
– Ни слова.
– До свиданья.
– Спокойной ночи, Михиль!
– Куда ты ходил? – спросила мефрау ван Бёзеком.
Михил рассказал ей, куда и зачем он ходил. Мама погладила сына по стриженым волосам.
– Дай-то бог, чтобы это помогло. Пошли, нам надо хоть немного поспать.
– Не получится, – вздохнула Эрика.