Зима вороньих масок

Не тратя времени, Гарольд сбросил с него одеяло и осмотрел нарывы. Раны выглядели несвойственно для болезни, за которой охотились врачи, – короста покрывала шею и лицо мужчины, грудь его была подёрнута сизой плёнкой, однако вздувшихся бубонов Паскаль не заметил. Руки бедняги смотрелись чудовищно, – они превратились точно в обрубки сухих ветвей, покрылись ороговевшими струпьями. Что же выходит? – задал себе вопрос аптекарь. – Англичанин ошибался, и кошки не способны отвести мор?

– Имя? – спросил человека Винтеркафф.

– Жером… Тентье.

Тут Паскалю показалось, что его наставник… усмехнулся?

– Hoc non pestem est, – сказал Гарольд, черкнув в журнале несколько строк. – Вы слышали о цинге, месье Дюпо? Конечно, слышали, – опередил он ответ. – Если торговали камедью или, скажем, шиповником.

– Цинга? – удивлённо произнёс Паскаль. – Эта болезнь, насколько мне известно, происходит от длительного голодания. И шиповник, который вы упомянули, только способствует выздоровлению, но не гарантирует его.

– Вы верно сказали – от голодания, но голодания, преимущественно, растительного, – поправил Винтеркафф. – Здесь вы правы. На кораблях долгого плавания настойка из шиповника существенно поправила бы положение. Как и в городе, подверженном длительной осаде, где цинга забирает больше жизней, чем самый яростный штурм оного.

Цингу Паскаль умел определять. Он опустил нижнюю челюсть Жерома и заглянул ему в рот. Среди коричневых зубов не хватало нижнего резца и нескольких моляров, верхний клык был обломлен, зубы мудрости сгнили. Язык имел цвет недозревшей сливы, но дёсны не выглядели больными настолько, чтобы по ним можно было прочесть цингу.

– Рад видеть, месье Дюпо, что вы понимаете, о чём идет речь, – сказал Гарольд. – Но у нас случай несколько иной, потому что перед вами – мясная цинга. Пеллагра, если вам будет угодно. В то время, друг мой, когда на улице крупных городов, Парижа, Рима или то Лондона, от этого недуга страдают люди, в массе своей, нищенствующие, то там же, за станами богатых домов, проживает множество господ и дам с этой хворью, которую они подхватили, должен сказать, скорее, от недостатка ума. Эти уважаемые месье и леди нарочно исключают из своего рациона мясо, после чего знакомятся с родной сестрой морского скорбута. Но продолжают уверять себя, что отказ от бекона с парой утиных яиц на завтрак, такой вот… вечный пост, делает их ближе к Господу. – Винтеркафф пожал плечами. – Отчасти, они добиваются желаемого, правда, не совсем в том виде, каком, должно быть, им хотелось. А ваши коллеги, месье Дюпо, не в обиду вам сказано, заставляют их жевать щавель или пить шиповник, что, согласитесь, никак не помогает.

Закончив лекцию, Гарольд спрятал записи в сумку и обратился к мужчине, растерянно наблюдавшему за разговором:

– Зарежьте курицу, а лучше – жирного гуся, и приготовьте мясо.

– Мы не держим птицу, – дрожащим голосом ответил человек.

– Так обменяй или купи.

– Осенью не было торговли, – услышал Паскаль знакомую уже историю. – У меня нет денег.

– Значит, заколи свинью или барана.

Больной пеллагрой покачал головой.

– Ты станешь утверждать, что вы не держите скотину? – спросил Винтеркафф сурово. И правда – из хлева доносилась возня и хрюканье. Полуночные голоса встревожили скот.

– Нельзя. Они на весну. Для продажи.

– Ты не слышал, о чём я только что толковал? – возмутился англичанин. – Если ты съешь мяса, не пройдет и недели…

– Я поправлюсь! – отрезал Жером и враз поменялся в лице. – Зачем ты пришёл в мой дом? Наставлять меня? Здесь нет мёртвых, и нет работы для тебя, падальщик! – выпалил он, по невежеству путая доктора с мортусом. – Прочь! Вон отсюда! Выпроводи их за дверь, Марил!

Разубеждать его Гарольд не стал. Паскаль проследовал за учителем в прихожую, где всё так же стояла мать с детьми, и закрыл за собой дверь.

– Прошу, уходите, иначе он разгневается, – попросила Марил, молебно скрестив руки на груди. – Мы найдём мясо, как только ветра минуют. Правда. Я предложу месье Меклину свиной ошеек к весне в обмен на гуся. Он добрый человек и непременно откликнется на просьбу.