Зима вороньих масок

Англичанин не стал с ней спорить. Вместо того он спросил у её сына, умеет ли тот свежевать и разделывать туши. Мальчик кивнул, после чего пугливо посмотрел на мать, – правильно ли он поступил? Марил одёрнула его так, что он едва не сел на пол. Далее всё произошло очень быстро, и никто не успел возразить, а когда всё закончилось, протестовать было поздно. Винтеркафф снял со стены кинжал с красивой изогнутой рукоятью – то ли родовую реликвию, перешедшую семье от какого-то героического предка, то ли чей-то щедрый подарок за некие заслуги – и отправился прямиком в хлев, не спрашивая позволения хозяев. Выбрав ягненка, успевшего уже набрать веса, Гарольд придвинул под него пустое корыто и стремительным ударом поразил его сердце, настолько точно и уверенно, как будто занимался этим всю жизнь. Потом, запрокинув голову животного, англичанин одним движением перерезал горло острым лезвием. Молодая алая кровь хлынула в корыто пенным потоком; овцы тревожно заблеяли при виде забитого сородича, а кошки, почуяв дурманящий запах, сорвались со своих мест и ринулись в хлев, обгоняя друг друга, перепрыгивая через спины, горланя дюжиной голодных глоток. Гарольд вышел из хлева и закрыл за собою дверь, чтобы кошки не добрались до свежатины, вытер кинжал платком и повесил его обратно на стену.

– Приготовишь колбасу и мясной бульон, – сказал он женщине таким тоном, что она не решилась спорить.

– Что он там делает? – выкрикнул из спальни отец семейства. – Почему они ещё здесь? Марил! Что он сделал?

– Позволил себе выбор, кто из вас доживёт до весны – ты или овца, – ответил ему Гарольд.

– Мерзавец! – проверещал тот вместо благодарности. – Ну, мерзавец! Тебе не сойдёт это с рук! Ты слышишь? Я пойду к господину! Богом клянусь, тебе придётся заплатить за этот разбой!

– Как тебе будет угодно, – равнодушно сказал Винтеркафф уже в дверях. – Но для начала тебе придётся съесть мясного супа и встать на ноги.

Двери дома с кошками приказано было выкрасить в охру, что указывало на присутствие в нём болезни иного рода. Двери прочих домов, где мор не оставил жизни, мортусы помечали жировым нагаром. Редкие хозяева заботились о предупреждающих знаках, – чёрную тряпку или мазок смолы на двери Паскалю доводилось видеть всё реже. Если бы врачи не имели возможности входить в каждый дом, у аптекаря сложилось бы впечатление, что поветрие не столь губительно, как его описывают.

– Думаете, он не пойдёт к милорду? – спросил Паскаль наставника. В отличие от мясника, бранившегося по любому поводу, угрозы Жерома Тентье звучали осмысленно, и претензии его были вполне обоснованы.

– Непременно пойдёт, – заверил Гарольд. – Если ваше ремесло – медицина, будьте готовы совершать подобные поступки, месье Дюпо, – сказал он, опершись на трость двумя руками. – Временами человек не понимает, что убивает себя.

– Так бывает, – согласился Паскаль.

– Думаю, вам будет интересно знать, что животные в хлеву были здоровые. Удивительно, не правда ли?

– Вы клоните к тому, что причина этому – кошки?

– Скажем так, я не отрицаю такого варианта. Заметьте, что и соседи этого… Жерома Тентье также здоровы, хоть нищенствуют и живут в условиях, в каких болезни должны считать их дом своим собственным.

– Нужно было сказать Марил, чтобы она накормила соседских детей супом, – поздно спохватился Паскаль.

– Это уже не наша забота, месье Дюпо, – махнул рукой Гарольд. – Не берите на себя больше, чем сможете унести. Впрочем… – смягчился он, – через несколько дней вы сможете дать ей совет самостоятельно, когда мы придём проверять результаты нашего труда.

Они остановились на распутье, где улица расходилась надвое. Одна её ветвь устремлялась направо, к реке, где дома возвышались только по одну сторону, а вторая кривой дорогой петляла вверх, к пологому холму. Гарольд оглянулся по сторонам.

– Туда, – выбрал он первое направление.

Промозглые ветра, дувшие с полей, вымели с улицы снег, и глиняная дорога под ногами была разбита глубокими рытвинами, оставшимися здесь после дождливой осени. Двое гвардейцев, приставленных к врачам Дженнаро, отправились вперёд. Сам лейтенант куда-то пропал. Паскаль решил, что присутствие солдата понадобилось в другой части города, где боролись с поветрием Локхорст и Лероа.