Зима вороньих масок

Паскаль разорвал на мёртвом рубаху и начал выискивать на теле вздувшиеся бубоны, однако таковых не обнаружил. Только шея мертвеца раздулась, как от пчелиных укусов, и оттенок имела вишнёво-красный, несмотря на то, что смерть обычно смывает все краски. Аптекарь сразу вспомнил о блохах, но, осмотрев шею, к своему удивлению не нашёл следов от укусов. Тело дубильщика выглядело вполне здоровым даже после смерти. На мгновение Паскалю показалось, что человек этот просто спит. Аптекарь приподнял его руку, дабы удостовериться, что суставы действительно окоченели.

– Я не вижу миазмов, месье Винтеркафф, – сказал Паскаль. – Ни малейших. Следов блох тоже не вижу, – перепроверив, сообщил он.

Гарольд отложил перо и подошёл с фонарём к трупу. Бегло изучив шею мертвеца, он передал фонарь Паскалю и принялся беспокойно рыскать по дому, не потрудившись посвятить ученика в предмет своих поисков. Искомым предметом оказалась длинная, с локоть длиной, лучина, которую англичанин достал из-за печи. Запрокинув голову дубильщика, Винтеркафф медленно запустил щепу мёртвому в глотку. Раздался булькающий звук, который, лопаясь, издают пузыри на болотах; грудь мертвеца сдулась, выпустила проглоченный воздух. Звук повторился снова и снова, превратившись в единый утробный клёкот, а когда Винтеркафф извлёк лучину, вся её поверхность была измазана белесой сгрудившейся слизью, спечённой кровью и чёрной желчью.

– Боже… – оцепенев, прошептал Гарольд; глаза его за стёклами маски наполнились ужасом.

Не найдя места измазанной в скверне лучине, англичанин просто уронил её на пол, выхватил у Паскаля фонарь и туазовыми шагами обогнул кровать, небрежно сбив оставленную аптекарем трость. Жёлтый свет упал на женщину, явив её уродство – почерневшее лицо, высохшие, угольного цвета, пальцы и отторгнутые плотью ногти. Черты поразившего её рока сразу напомнили Паскалю мальчишку, ребёнка в доме мясника, которого Винтеркафф изучал с такой обеспокоенностью, – неведомая болезнь, бесспорно, имела одну и ту же природу. Рукою женщина, как выяснилось, вовсе не тянулась к мужу в предсмертном мановении. Пальцы её вырисовывали на обрывке платка неясный силуэт, вместо кисти используя отвалившийся ноготь, а в качестве краски – сочащуюся кровь. Паскаль не смог разглядеть, что или кто изображён на смятом обрывке полотна. Гарольд высвободил платок из-под скорченной руки, и тут в дом вошёл брат Маркос, отворив дверь багром.

Винтеркафф отреагировал на его появление сверх меры резко.

– Прочь! – выкрикнул доктор, яростно взмахнув рукой. – Выйди вон! Немедленно! – Изумлённый, испанец попятился назад. – Лероа ко мне! Сейчас же, сию секунду! – мортус пошевелил губами, но слов Паскаль не услышал. – Llamada aqu'i Leroa! Inmediatamente! – повторил Гарольд на испанском. Из-за спины монаха выглянули встревоженные гвардейцы. – Разыщите Илберта Лероа и приведите сюда! – приказал им Винтеркафф. – Дюпо, держите дверь запертой до его прихода!

Кое-как задвинув ранее сорванный усердием солдат засов, Паскаль стал в дверях.

– Вот! – Гарольд поднял сгнившую руку мёртвой и продемонстрировал Паскалю. – Вот, что насторожило меня в доме мясника! Узнаёте?

– Мальчик был болен тем же, – озвучил аптекарь свои догадки.

– Именно! Даже вы заметили, а я… я… – заикаясь, говорил Гарольд. – Я должен был сразу понять! Но там я расценил почерневшую кожу как… недоразумение, влияние… другой болезни. Проклятая беспечность! Но теперь и здесь… здесь тоже… Этого не может быть! – жестикулировал он судорожно. – Septic forma est. А у него, – Винтеркафф указал на дубильщика. – У него – pulmonis pestis, лёгочная. – Англичанин мерил комнату длинными шагами, не находя себе места. – Три формы сразу, в одном месте, одном городе… в соседних домах, чёрт их возьми! Возможно ли это?

Паскалю вспомнился тяжёлый грудной кашель мясника.

– Месье Моро… тоже болен лёгкими?

– Кто? – спросил Гарольд рассеянно. Секундой позже всё же понял, о ком идет речь. – Нет, мясник простужен… в дополнении к восточной хвори. Этот момент я проверил – иначе какой бы вообще из меня был врач? Я дал ему полвязанки чесноку и прописал пить разогретое вино. – Винтеркафф снял шляпу, цеплявшуюся за воздух от быстрой ходьбы. – Уверен, вино у него припрятано, хотя он утверждал обратное. С тех пор я проверял каждого. Все, кто болен – безусловно, болен именно джуммой. Но… невероятно! – воздел он руки.

– Чего вы, в таком случае, боитесь?

– Я научен лечить только джумму, – произнес Гарольд умоляюще. – И дело тут далеко не в моём умении. Прочие формы лечению не поддаются. Их можно предупредить, хотя и сложно, но вылечить… – он обхватил голову руками и поправил маску, успевшую натереть и взмылить шею; выглядело это как жест величайшего отчаяния. – Они плохо изучены по причине того, что болезнь слишком быстро разрушает тело. У нас… просто не достает сведений.

– Вы можете попробовать что-нибудь… из ваших средств, – подсказал Паскаль. – Если, не приведи Господь, нам повстречаются больные одной из этих… форм.