Зимнее марево

Пока Антон любовался волшебным лесом, из коридора послышались постукивание палки, скрип ботинка. У двери скрип оборвался, сменился царапающим звуком — баба Лена искала ручку. Заглянула, подслеповато щурясь и устроив ладонь над глазами. На пей была коричневая кофточка в мелкий белый горошек. Такое драже однажды принес в школу Гошка Миронов и похвалялся, что это отличные конфеты, только купленные в аптеке и потому дешевые. На оранжевой коробочке было написано: «Витамин B». Гошка некоторым дал по горошине, а сам съел остальные — и у него поднялась температура. Он стал весь красный. Антонина Ивановна не на шутку напугалась и отпустила его с уроков…

— Ты чего? — выждав момент, чтобы вопрос прозвучал неожиданно, спросил Антон. Баба Лена вздрогнула.

— Ой, Антоша, как ты меня напугал! Это ты, да? Доброе утро. А ты что здесь? Папы нет?

— Нет, — сказал Антон. Баба Лена отворила дверь пошире и, опираясь на палку, переступила возвышавшийся брусок порога. Опять заскрипел ее ортопедический, на шнуровке ботинок. Второй ботинок был матерчатый, мягкий, в желто-коричневую клетку, с металлической застежкой наподобие заколки — мама такими скрепляла волосы.

В мастерскую Антону не разрешалось входить без спроса, и теперь надо было как-то объяснить свое присутствие здесь.

— А где мама, не знаешь? — нашелся он. Баба Лена не знала. — Ну, ладно, — сказал Антон. — Мне еще умываться нужно.

В коридоре подтянул гирю ходиков, собранных собственноручно из часового конструктора. Ходики напоминали скворечник и тикали, будто в домике действительно кто-то жил. Цифры — от единицы до двенадцати — вписаны в серебряные кружочки величиной с монету в двадцать копеек. Легкий маятник летал туда-сюда, туда-сюда…

Рядом с ходиками — черный телефонный аппарат, прикрепленный прямо к стене. Стена вокруг исчеркана карандашом. У папы привычка записывать номера телефонов на обоях. Обои розовые, а узор — будто много куриц обмакнули лапки в серебряную краску и пробежали. Может быть, его таким способом и наносили?..

Медленно Антон приблизился к раковине. Она держалась на ржавых кронштейнах (слово напоминало о фильме «Мы из Кронштадта». На фильм их водили всем классом — в кинотеатр неподалеку). Пели трубы на разные голоса, ритмично капала из крана вода. Он представил, как она обжигающе-холодна, и поежился. Повернул холодный пропеллер. Брызнула тонкая ледяная струйка, Антон отдернул руку, по опять вспомнил фильм и героических матросов и заставил себя пройти через это испытание.

В комнате Антон сбросил летние сандалии, которые заменяли тапочки, взобрался на валик папиного мягкого кресла и, дотянувшись до репродуктора, повернул пятиугольную металлическую кнопку в центре черного круга. Кнопка была залеплена оранжевым пластилином.

Папа и дедушка хвалили его за выдумку. Ведь оранжевое пятнышко было носом, два исчезнувших зеленых — глазами, и получалось: не черный репродуктор говорит, а голова. Буфет — туловище. Такой великан, неподвижный, но говорящий.

«Да, Антон, — торжественно возвещал дедушка. — В каждой из окружающих нас вещей нужно видеть ее живую душу». Взрослые иногда выражались очень туманно. Ну, с репродуктором ясно, он говорит человеческим голосом. А в громоздком комоде, который у бабы Лены в комнате, какая душа? «В каждой вещи, — настаивал дедушка. — Ведь мастер, который ее делал, вложил в нее кусочек своей души». Тут и вовсе получалась путаница. Не душа вещи, а душа изготовившего ее мастера. Даже не душа — кусочек.

И вот мама затеяла уборку и — чем они ей помешали? — сковырнула зеленые пластилиновые глаза. А оранжевый нос остался. Антон надеялся, дедушка и папа огорчатся, осудят маму. Ведь им так нравилась его фантазия. Однако они даже не заметили ничего.

Из репродуктора неслось ритмичное, как удар капель о раковину, постукивание. Антон представил приближающуюся там, на радио, к микрофону женщину на каблуках. Потом раздался шорох и щелчок, и мужской — это Антона неизменно удивляло: приближалась женщина, а говорил мужчина — мужской голос объявил:

— Передаем сводку новостей.

Антон раздвинул занавески и зажмурился от голубоватого резкого света. В окне изредка мелькали ноги прохожих. Если прохожий был низенького роста, в поле зрения попадали его сумка или портфель.

— Осенние заботы животноводов, — оповестил диктор. Сделал паузу и продолжил: — Передовые хозяйства Украины успешно готовятся к зимовке скота. Запасают корма, ремонтируют помещения и механизмы на фермах…

Тут Антон вспомнил, что не выполнил еще одного дела — не пожелал доброго утра дедушке и бабе Тане.

Стена возле двери в их комнату выложена белыми прямоугольными плитками, гладкими и блестящими. Внутри, за изразцами, — печка. Ею давно уже не пользовались, но массивную чугунную заслонку Антон с папой совсем недавно открывали. Перекинули металлическую щеколдочку-засов направо — и… Что там было? Черно, пусто, пахло чуть горьковато. Антон отважился подуть в дыру. Дыхание пропадало безвозвратно, беззвучно…

Антон и сейчас присел перед заслонкой. Потрогал щеколду. Ощутил тревожное замирание в груди.