Зимнее марево

Еще в этом зале был застекленный загончик для черепах. Уступ горы из ноздреватого коричневого материала и засохшее деревце воссоздавали естественные условия черепашьего обитания. Жаль, сами черепахи отсутствовали.

Антон встал против аквариума с меченосцами. Красивые. Неторопливо-гордые, надменные, ярко-морковные. Некоторые с черными хвостовыми плавниками или в черную крапинку. Помесь с пецилией. На мушкетеров, вот на кого похожи самцы со шпагами. Именно короткими шпагами, а не мечами. Неужели есть такие страны, где они живут прямо в реке, в пруду?

Дедушка нетерпеливо и шумно вздохнул за спиной.

— Ну что, пойдем? — Подождал еще немного и положил руку ему на плечо. — Антон, нам еще за хлебом надо успеть.

Не отрывая зачарованного взгляда от своих любимцев, Антон прошептал:

— Папа мне обещал таких купить.

Дедушка сконфуженно кашлянул. Его неуверенность придала Антону смелости.

— А ты не можешь?

Аквариума пока не надо. Поселить в большой банке из-под маринованных помидоров. Вымыть ее как следует…

Дедушка, проявлявший в этот день необычайную уступчивость, отошел в сторонку, достал потертый коричневый кошелек, стянутый для надежности аптечной круглой резинкой, ссутулился над ним. На картинке в учебнике русского языка курица так прикрывала птенца от нападавшего ястреба. Антон отвернулся, сделав вид, что изучает плакатики с инструкциями по содержанию рыб и животных. Их множество висело на стенах.

Дедушка позвенел мелочью. Распрямился. Минуту назад Антон готов был кинуться к нему, обнять — таким добрым и хорошим он казался. Сейчас это желание пропало.

— У меня всего три рубля. Видишь? А я должен купить кое-что к обеду. — Дедушкино лицо обрело привычную отчужденную строгость. — В другой раз, — сказал он.

Опять они шли переулками. Дедушка молчал, как бы продлевая непререкаемость своего решения.

На лестничной площадке перед дверью пахло горелым. У плиты хлопотала баба Таня, растрепанная, в засаленном фартуке.

Мама налила в тарелки бульона и вышла. Бульон был прозрачно-желтый, на поверхности плавали золотистые кружочки жира. Антон побросал в него сухарики, сталкивая их ложкой, устроил морской бой.

Из кухни донесся мамин голос. Либо она смеялась и, смеясь, что-то рассказывала бабушке, либо они ссорились. Обычно ее так далеко слышно не было. Антон различил и ворчливо-неясное бурчание бабы Тани:

— Вы должны понять. У него сложный период.

— Сложный период? Что вы говорите? — удивилась мама. — И вообще я вас просила не возвращаться больше к этой теме! Вы прекрасно знаете, что это бесполезно! — Тут она увидела в дверях кухни Антона и на той же надсадной ноте крикнула: — Антон, иди сейчас же в комнату!

После обеда мама принялась наводить в комнате порядок. Машину задвинула глубже под стол, стекла буфета завесила папиросной бумагой. Постелила свежую скатерть.

Антон взял раскраску, цветные карандаши, устроился в кресле под репродуктором. В поезде ехали слон, мартышка, жираф, бегемот… Слева шли цветные рисунки, справа — их контуры. Нужно было правильно подобрать цвета. Когда дома был папа, Антон советовался с ним. Сейчас приходилось проводить рядом с рисунком черточку и сравнивать, подходит ли оттенок.

В дверь позвонили. Антон привык к заказчицам, почти не обращал на них внимания. Это они старались с ним подружиться. Некоторые приносили конфеты, игрушки, расспрашивали, как он учится, какие отметки получает. Приятно, но он знал: их заинтересованность — только на время, пока мама шьет, потом они исчезают и о нем и о маме не вспоминают до следующей надобности.

Однако женщина, которая вошла, заставила его забыть о веселом поезде. Высокая, худощавая, в черном костюме и такого же цвета шляпке с пером. И чулки на ней были черные. И туфли. А глаза — голубые. Но не бледные, как у бабы Лены и Любочки, а яркие и ясные. С ее появлением по комнате разлился нежный аромат.

— Здравствуй, — сказала гостья, стягивая тонкие кружевные перчатки. Они с мамой сразу занялись делом. Мама чертила на бумаге.

— Вот такой будет рукав… Вот. Со складочкой.

— Прекрасно. А воротник вот такой, — подхватывала женщина.

Интересно, что за перо у нее на шляпе? Антон стеснялся спросить. Ему казалось, если он повернется или встанет, то сделает это очень неловко, неуклюже. А ему хотелось понравиться гостье, хотелось, чтобы она поинтересовалась, чем он занят. И он с особым усердием вновь занялся раскрашиванием.

— То, что вы говорите, мне как раз и нужно, — радовалась женщина. — Я кому ни скажу, никто не понимает. Хорошо, что нашла вас.

— Я долгое время работала в театре, — тоже радуясь, но как-то несмело, смущенно рассказывала мама. — Там и научилась. Там, — она кивнула на Антона, — познакомилась с его отцом.

— Актер?

— Нет, художник.

— Ах, — улыбнулась женщина, — вот ты в кого. А я смотрю: рисуешь, рисуешь.

— Я не рисую, я раскрашиваю, — сказал Антон, хотя и понимал, что уточнение не в его пользу. Она подошла.