— Ну, конечно, не настоящая черепаха. Не глупи! Департамент не может нанимать на работу никого, кроме людей. Нарушителям не очень-то понравится, если им придется подавать права на машину представителям иного вида. Поэтому мы вынуждены работать, имитируя Армию Маленьких Черепашек Ниндзя. А что? Разве Человек-Паук на самом деле паук? А Бэтмен действительно летучая мышь?
— В этом ты прав. Ты чертовски прав. Но…
— Что «но»?
Ухмыльнувшись, мальчик сказал:
— Ты не тинейджер.
— Я могу замаскироваться под него.
— Не получится. Староват.
— Разве?
— Настоящий старик.
— У вас, сэр, будут большие неприятности, когда я встану с постели!
— Да, но пока сохнет панцирь, я в безопасности!
Когда Тоби пришел в больницу в следующий раз — Хитер бывала здесь каждый день, но Тоби ограничивали одним или двумя визитами в неделю, — Джек надел цветную головную повязку. Хитер принесла ему красно-желтый шарф, который он сложил и повязал вокруг головы. Конец узла лихо свисал у правого уха.
— Остальная форма пока еще разрабатывается, — сообщил он Тоби.
Через несколько недель, в середине апреля, Хитер установила ширму вокруг постели Джека и вымыла его губкой и шампунем, чтобы взять на себя хоть немного работы сиделок. Она сказала:
— Я не уверена, что мне нравится когда другие женщины тебя моют. Я начинаю ревновать.
Он изобразил испуг:
— Клянусь, что могу объяснить, где был этой ночью!
— Уже не первая сиделка, при встрече говорит мне, что ты ее любимый пациент…
— Ну, милая, это нелепо! Кто угодно может стать их любимым пациентом. Это просто. Все, что нужно делать, — это не блевать на них и не смеяться над их маленькими чепчиками.
— Так просто, да? — спросила она, протирая губкой его левую руку.
— Также нужно съедать все, что лежит на обеденном подносе, не выпрашивать у них дозу героина без предписания врача и никогда не симулировать остановку сердца только для того, чтобы привлечь их внимание.
— Они говорят, что ты такой милый, смелый и забавный.
— О, чепуха, — ответил он с преувеличенной скромностью, но был действительно смущен.
— Двое из них сообщили мне, что я должна быть счастлива, имея такого мужа.
— Ты не ударила их?
— Удалось с собой совладать.
— Хорошо. А то бы они отыгрались на мне. А у некоторых из этих сиделок довольно тяжелая рука.
— Бедный ты мой, — прошептала Хитер, наклоняясь над кроватью и целуя его прямо в губы. — Как я тебя люблю.
От поцелуя у него перехватило дыхание. Ее волосы упали ему на лицо, они пахли лимонным шампунем.
— Хитер, — ответил он тихо, кладя руку ей на щеку. — Хитер, Хитер, — повторял он ее имя, как будто оно было священным, что на и самом деле было так, и не только именем, но и молитвой, которая поддерживала его. Имя и ее лицо делали его ночи менее темными, а его дни, полные боли, — более короткими.
— Как я тебя люблю, — повторила она.
— Я тоже и счастлив что встретил тебя.
— Ты скоро будешь снова со мной, дома.
— Скоро, — сказал он, хотя знал, что пролежит в реабилитационной больнице еще много недель.
— И больше не будет ночей в одиночестве, — добавила она.
— Не будет.
— Всегда вместе.
— Всегда. — Его горло сжалось, и он испугался, что сейчас расплачется. Он не стыдился плакать, но знал, что никому из них двоих плакать нельзя. Им нужны все их силы и решительность для борьбы, которая еще впереди. Джек с трудом сглотнул и прошептал:
— Когда я вернусь домой…
— Да?
— И мы с тобой ляжем в постель….
Приблизив свое лицо к его лицу, она тоже шепнула:
— Да?
— Ты сделаешь для меня кое-что особенное?
— Конечно, глупышка, а что.
— Ты оденешься как сиделка. Это меня вправду возбуждает…
Хитер замигала от удивления, потом разразилась смехом, и махнула его холодной губкой по лицу:
— Животное!
— Ну тогда, как насчет монашки?
— Извращенец!
— Девочка-скаут?
— Мой милый, смелый и забавный извращенец!
Если бы у него не было хорошего чувства юмора, он бы не смог быть полицейским. Смех, иногда черный смех, был щитом, который позволял преодолевать, не пачкаясь, грязь и безумие, в которых большинство полицейских вынуждены действовать в наше время.
Чувство юмора помогало выздоровлению и позволяло не поддаваться боли и тревогам, хотя была одна вещь, над которой Джеку было тяжело смеяться, — его беспомощность. Он был смущен тем, то ему помогали выполнять основные функции организма и регулярно ставили клизмы, чтобы нейтрализовать последствия малой подвижности. Неделя за неделей отсутствие уединенности в такого сорта делах становилось все более и более унизительным.
Он лежит в постели, в жестких объятиях гипса, неспособный бежать, ходить и даже ползти, а вдруг какая-нибудь катастрофа? Периодически его охватывала уверенность, что больница скоро будет охвачена огнем или случится землетрясение. Хотя он и знал, что персонал хорошо натренирован на действия в чрезвычайных ситуациях и что его не бросят, но время от времени его охватывала необъяснимая, иррациональная паника. Часто посреди глубокой ночи слепой ужас сжимал его сильней и сильней с каждым часом и отступал постепенно лишь под напором логики или усталости.