Зимняя луна

Эдуардо закрыл на задвижку окно и вышел на парадное крыльцо. Две белки уже были здесь, в траве, ожидая его. Когда Эдуардо сел в кресло-качалку из орешника, одна из маленьких тварей осталась в траве, но другая взобралась на верхнюю ступеньку крыльца и продолжила наблюдение за ним с этого места.

Ночью, лежа в кровати в своей снова забаррикадированной спальне, пытаясь заснуть, он слышал, как белки носятся по крыше. Маленькие коготки царапали черепицу.

Когда он наконец засунул, ему приснились грызуны.

Следующий день, двадцать второго июня, белки были постоянно с ним. У окна. Во дворе. На крыльце. Когда он выходил прогуляться, они следовали за ним на расстоянии.

Двадцать третьего было то же самое, но утром двадцать четвертого он нашел мертвую белку на заднем крыльце. Сгустки крови в ушах. Высохшая кровь в ноздрях. Глаза, вывалившиеся из впадин. Он нашел двух других на дворе и четвертую на ступенях переднего крыльца, всех в таком же состоянии.

Они выжили под контролем больше, чем еноты.

Очевидно, что пришелец учился.

Эдуардо подумал, не позвонить ли доктору Поттеру. Но вместо этого, собрал четыре тельца и отнес их в центр восточного луга и бросил в траву, где любители падали могли их легко найти и пожрать.

Подумал еще о воображаемом ребенке на далеком ранчо, который мог видеть фары «Чероки» две недели назад, когда он возвращался от ветеринара. Он сказал себе, что должен ради этого ребенка — или других детей, которые действительно существуют, — рассказать Поттеру всю историю. Да, он должен попытаться ввести власти в курс дела, даже если для того, чтобы ему кто-либо поверил, придется пережить бесполезные и унизительные обследования.

Может быть, дело было в пиве, которое он все еще глотал с утра до ночи, но он больше не мог вызвать в себе то чувство общности, которое испытывал той ночью. Он провел всю свою жизнь, избегая людей. Он не мог внезапно найти в себе желание слиться с ними.

Кроме того, все изменилось, когда он вернулся тогда домой и нашел свидетельства присутствия «гостя»: крошащиеся шмотки земли, мертвых жуков, земляных червей, полоску голубой ткани на углу дверцы духовки. — Его охватил ужас, его измученный мозг в ужасе отказывался размышлять. Ужас был слишком личным, он не мог разделить его с незнакомыми людьми. Когда, наконец, эта страшная схватка произойдет, пусть он будет один.

Он все еще записывал в дневник происходящее, и в желтом блокноте появился отчет от бе́лках. Но ни желания, ни сил фиксировать свои наблюдения так же детально, как делал это вначале, у него не осталось: писал так сжато, как возможно, не отбрасывая ни одной имеющей отношение к делу информации. Считая всю свою жизнь ведение дневника обременительным, теперь он был неспособен прекратить писать.

Записывая все это, он пытался понять пришельца. Пришельца… и себя.

* * *

В последний день июня он решил съездить в Иглз Руст — купить продуктов и кое-что еще. Теперь, когда он считал, что живет глубоко в тени неизвестного и фантастического, ему казалось, что каждое обыденное действие — готовка пищи, заправка постели каждое утро, покупки — какая-то бессмысленная, пустая трата времени и сил, абсурдные попытки придать вид нормальности странной и скаженной действительности. Но жизнь брала свое.

Когда Эдуардо выводил «Чероки» из гаража на дорожку, большая ворона соскочила с перил парадного крыльца и пролетела над капотом машины, широко размахивая крыльями. От неожиданности он нажал на тормоза и заглушил мотор. Птица взмыла высоко в пятнистое серое небо.

Позже, уже в городе, когда Эдуардо вышел из супермаркета, толкая впереди себя тележку с покупками, ворона сидела на капоте его автомобиля. Он подумал, что это та же самая птица, что напугала его два часа назад.

Она оставалась на капоте, разглядывая его через ветровое стекло, когда он подошел к «Чероки» сзади и открыл багажник. Пока он запихивал сумки, ворона не спускала с него глаз. Она продолжала смотреть и тогда, когда Эдуардо отогнал пустую тележку в супермаркет, вернулся и сел за руль. Птица поднялась в воздух, только когда он завел двигатель.

Весь обратный путь ворона следовала за ним. Он мог видеть ее либо нагибаясь к рулю и глядя вверх через лобовое стекло, либо просто выглянув в боковое окно, в зависимости от того откуда существо наблюдало за ним в данный момент. Иногда она летала параллельно, рядом, а иногда уносилась вперед так далеко, что превращалась в пятнышко, почти исчезая в облаках, только затем, чтобы снова вернуться.

Пока Эдуардо ужинал, птица сидела на подоконнике с внешней стороны  окна кухни, там же, где он видел белку-часового. Когда он оторвался от еды, чтобы поднять нижнюю половину фрамуги, ворона убралась с окна, подобно белке.

Он оставил окно открытым, пока заканчивал ужин. С сумеречных лугов подул освежающий ветерок. Прежде чем Эдуардо съел свой последний кусочек, ворона вернулась. Птица продолжала сидеть на открытом окне, пока он мыл посуду, вытирал ее и ставил на место. Она отслеживала каждое его движение блестящими черными глазками.