Зимний дождь

В утренний сад еще не проникли запахи города, дышалось глубоко и от терпко-сладкой прохлады было легко и радостно. Со сна Тамара даже не успела заплести косу, с распущенными волосами, в легком домашнем халатике она вызывала у Василия такой приступ нежности, что ему неудержимо хотелось сию же минуту обнять ее под этой вот огрузневшей яблоней и целовать, целовать до головокружения. Но рядом ходила тетка Клотильда и все повторяла:

— Уж вы, ребятки, помогите мне… Только с веточками поосторожнее, глядите не сломайте. Я ведь садом только и живу: яблочко к яблочку, копеечка к копеечке…

Так продолжалось с неделю: по утрам, теперь уже без просьб и напоминаний, Василий и Тамара выходили в сад, набирали корзину самых лучших яблок, и Василий, взвалив ее на плечи, тащил на рынок.

У сельского человека из глубинки отношение к торговле совсем не то, чем у тех, кто живет в пригороде: для них базар — родной дом. Всякий раз, шагая рядом с теткой, Василий, нагруженный корзинкой, потел не от тяжести, а от стыда, ему казалось, что каждый встречный глядит на него то с насмешкой, то с открытым осуждением. И все-таки он носил эту проклятую корзинку — как не уважить человека, который хочет тебе добра, приютил под своей крышей.

Привыкший к сельскому труду, Василий и во дворе не сидел без дела: то поправлял нависший над глубоким оврагом забор, то красил ворота. Тетка Клотильда не могла нахвалиться своими племянниками. По вечерам, когда в ее доме собирались соседки смотреть телевизор, в экран которого была вставлена зеленая пленка, она обязательно приглашала Василия с Тамарой, и не было случая, чтобы она к делу или не к делу не отметила, какие хорошие у нее племянники.

— Он мне как сын родной стал, — сказала она однажды о Василии.

Прошло полмесяца, и Гудов заметался по городу в поисках работы. Руки были нужны везде: требовались каменщики, плотники, электрики, сантехники и многие другие специалисты, но все это так далеко от того, чем он занимался в селе, и казалось таким неинтересным, что порой Василий впадал в отчаянье. Наконец в строительном управлении его приняли машинистом дорожного катка. Это хоть внешне напоминало ту машину, на которой он пахал землю.

Тамара сидела с Ленкой дома, точнее, не сидела, а работала в саду. Как-то с теткой они обрывали антоновку, что стояла у забора над самым оврагом. Было это ранним утром, девочка не выспалась, ходила вслед за матерью, хныкала:

— Хосю домой… Посли. — И тянула за подол платья, мешая работать.

— Погоди, доченька, немного, — успокаивала ее Тамара, — вот наберем корзину яблок и пойдем…

— Не хосю ябик! — выкрикнула девочка и, схватив из корзины крупную антоновку, швырнула ее через щель забора в овраг.

Тетка ошарашенно раскрыла рот.

— Тамара-а, — осуждающе прошептала она, — что же из нее выйдет, если она сейчас…

Рассерженная Тамара схватила девочку за руку и шлепнула. Ленка пронзительно заревела, обрывая материнское сердце; и самой Тамаре было впору расплакаться от жалости к ребенку. Она присела к девочке, обняла за плечи, Стала уговаривать.

— Ничего, золотая слеза не выкатится! — послышался суровый голос из-за ветвей.

К концу сентября как-то неожиданно погода испортилась, полили дожди, туманная хмарь смазала краски города, пригасила вечерние огни, сделав их свет дрожливо иглистым. Ни с того ни с сего пасмурность эта легла и на лицо тетки Клотильды, она больше не звала племянников смотреть телевизор, часто при встречах во дворе проходила, не проронив слова.

— Ты не болеешь, тетя? — озабоченно спросила Тамара, зайдя однажды к ней в комнату.

Клотильда сидела на полу, заворачивая яблоки в газетные клочки — готовила для зимы. Оторвавшись от дел, вздохнула:

— Беда у меня, Тома. Не придумаю, чего и делать…

— А что случилось? — у Тамары перехватило в горле.

— Не знаю, как объяснить, чтоб не обидеть вас… — Она опять помолчала, опустив голову. — Вот пообещала я вам комнату, а на днях родная сестра моя прислала письмо, просит принять ее дочек-двойняшек, они сюда учиться едут… Мы с сестрой этот дом на паях строили — и получается: перед вами с Васей неловко и им как откажешь? А всем где ж нам тут разместиться? — Она подняла на племянницу глаза, полные страдания.

— Ну, зачем же отказывать? — Ресницы у Тамары удивленно вспорхнули. — Конечно, пусть приезжают. Мы уйдем на квартиру…

Тогда она еще не знала, чего стоит в большом городе найти семейным людям квартиру.

Ленку отправили в Лозовое, к родителям Василия. Самим пришлось зимовать в теткиной холобудке.

Тяга в пригрубке была плохой, по вечерам, придя с работы, Василий подолгу стоял на коленях перед творилом, раздувая чуть теплившиеся в каменном углу жаринки. Уголь ему подсунули плохой, крупчатый, и пока огонь занимался, нос и рот забивало черной въедливой пылью. Нужно было на треснувшую плиту ставить ведро с водой, чтобы отмыться.

Сестры-двойняшки, занимавшие у Клотильды комнату, оказались студентками, дочками весьма обеспеченных родителей, не пожелавших, чтобы их чада «мучились» в общежитии.