«Зимний путь» Шуберта: анатомия одержимости

К концу войны Манн не сильно продвинулся в написании «Волшебной горы», зато создал монументальные реакционные «Размышления аполитичного» и ввязался в известную перепалку со своим братом-либералом Генрихом. Роман все разрастался и разрастался, но к его завершению Манн уже превратился в республиканца и сторонника Веймарского договора. Чем дальше, тем больше писатель отказывался от убеждений, которые высказывал во время и сразу после войны. Теперь он смотрел на эти убеждения, как на опасный романтизм – завороженность смертью, презрение к демократии. Но полностью он так никогда и не отрекался от симпатий к романтизму, и, хотя политическая траектория Манна очевидна: от национализма к республиканству и далее к антинацистским взглядам, близким к социалистическим, – творческое мировоззрение писателя осталось многогранным. Это видно из отношения к архиромантику Вагнеру: Манн восхищался композитором, любил его, даже формально заимствовал его метод, основанный на принципе лейтмотива и одновременно боролся с его влиянием и старался выйти из-под него. Говоря про Ницше, Томас Манн говорил о себе: любовь Ницше к Вагнеру «не знала пределов», но «его могучий дух должен был преодолеть» её. И на выходе возник «парадоксальный и бесконечно интересный феномен всепоглощающей интоксикации смертью».

Повествование «Волшебной горы», то рефлективное, то комическое, развивается отнюдь не благодаря перипетиям сюжета как такового; это и утомительная и увлекательная книга – наполовину аллегория, наполовину роман воспитания. Главный герой, юноша Ганс Касторп, приезжает навестить больного кузена-офицера Йоахима в санаторий неподалёку от Давоса и остаётся там на протяжении почти всего повествования. Он влюбляется в тамошнюю пациентку Клавдию Шоша, напоминающую ему об однополой влюбленности в одноклассника. Одной из вех в их отношениях становится приобретение Гансом рентгеновского снимка недоступной возлюбленной. Ганс философствует, донельзя увлеченный теорией Китса о счастливой смерти (в конце концов этим бредили не только немецкие романтики), по большей части вместе с парой странных менторов – добродушным рационалистом Сеттембрини (один из прототипов которого – брат Томаса Манна, Генрих) и мистиком, фашиствующим иезуитом Нафтой (шелк, благовония, кровь и жертвенность, создающие этот образ, – вагнеровские отголоски). Парадоксально, но в финале романа только начало войны вынуждает Ганса уехать. Постоянно обыгрывается отношение Ганса к болезни и смерти, но оно так и не приходит к какому-то результату, вроде предположенного Гордоном Крэгом. Крэг пишет: «Власть смерти над романтическим темпераментом, вероятно, основная тема… и кульминация воспитания, Bildung, героя – его освобождение от этого владычества». В середине книги мы знаем, что на самом деле Ганс вовсе не болен туберкулёзом, но, как романтик, он беспрестанно размышляет о больных и умирающих. Он совершает побег на лыжах, из-за метели теряется, но выдерживает искушение – сильное искушение – сдаться и умереть, погребённым под «шестиугольной симметрией» снежинок. Он уезжает и отправляется на войну, которая, как кажется, воплощает любовь к смерти. В финале романа мы видим его в грязи на фоне сражения, он напевает строки о шелесте листвы из «Липы», идя навстречу, вероятно, неизбежной гибели. Представляется, что Манн в «Волшебной горе» высказывает следующую идею: в любви и в искусстве человек имеет дело со смертью, но «симпатия к смерти» может при этом легко стать патологической. Касторп понимает, что должен «в сердце своем сохранить верность смерти, но в памяти хранить убеждение, что верность смерти, верность прошлому – злоба, темное сладострастие и человеконенавистничество, коль скоро она определяет наши мысли»[14].

Необычайная популярность «Липы», о которой говорилось выше, была, вероятно, одной из причин, почему Манн доверил этой песне столь важную, хотя и таинственную, символическую роль в романе. Он рассчитывал, что большинство читателей узнает песню, и она одновременно напомнит и о высоком искусстве, и о фольклоре. Сам автор размышляет на эту тему в главе «Избыток благозвучий». Администрация санатория, «которая неустанно пеклась о благе больных», приобретает некий предмет, чье «таинственное очарование» спасает Касторпа от «пристрастия к картам» и увлекает даже рассказчика: это граммофон. Говоря о нем, директор санатория лирически воодушевляется: «Не аппарат и не машина… Это музыкальный инструмент, Страдивариус, Гварнери… Верность музыкальному началу в современной механизированной форме. Немецкая душа up to date».