Зимний солдат

– Да будет вам, – отозвалась Маргарета. – Хорошо, если бурку не отнимут.

К тому времени, как вернулся Жмудовский, они одели зимнего солдата в такую же чистую одежду, в какую были одеты все их пациенты.

Крестьянин сосчитал луковицы.

– Хотите – оставайтесь на ночь, – предложил Люциуш, но мужик только буркнул что-то и исчез вместе с влажным, острым запахом конюшни.

Люциуш повернулся к остальным:

– Мне казалось, я был щедр.

– Очень щедр, – подтвердила Маргарета. – Под этой буркой больше жира, чем на всех нас вместе взятых. Это мы у него должны просить еду. – Она снова повернулась к безмолвному солдату. – Так, что с ним делать? Отнести в церковь?

– Да, сестра, пожалуйста, – сказал Люциуш.

– Диагноз?

– Ранений нет? Будем пока считать, что это Nervenschock.

– Да, доктор, я и сама так думала.

Nervenschock, нервное потрясение, – что это значит? В Вене Люциуш никогда не слышал такого диагноза. Его не упоминал Вагнер-Яурегг, профессор психиатрии и неврологии, почетный советник короля. Ни слова об этом не было в учебниках и военных руководствах, распространяемых Медицинской службой. Все, что он об этом знал, он слышал от Броша и Бермана. Новая болезнь, возникшая из-за войны, сказали они. Клиническая картина неясна: похоже на поражение нервов, но на вскрытии ничего такого не видно. Причины неизвестны. Крохотные частицы пепла и металла, попадающие в череп? Сотрясение воздуха? Следствие пережитого ужаса? На полевых пунктах и в полковых госпиталях нет даже единого названия.

Granatkontusion. Granatexplosionslähmung. Kriegszitterung. Kriegsneurose.

Самоконтузия. Паралич от разрыва снаряда. Военная дрожь. Военный невроз.

На Западном фронте еще хуже, говорили ему, настоящая эпидемия – словно какой-то вирус, впервые зародившийся во фламандской почве, теперь двинулся и на восток.

А лечение? – спрашивал он. Берман и Брош только смеялись. Как лечить, если даже не знаешь, что именно? Но он спрашивал всерьез, и они попытались ответить. Многим становится лучше, если дать им отлежаться. А другие… Вначале трудные случаи отправляли в Будапешт и в Вену, для реабилитации, которая могла занять много месяцев. Но появились новые методы: стимуляция электричеством – электроды можно присоединять к конечностям, чтобы вызвать движение, или к горлу, чтобы заставить онемевших солдат говорить. Непонятно, как работает электричество – помогает ли оно сокращаться их заторможенным мускулам или просто пугает и причиняет боль. Иногда электроды присоединяют к глазам или к яичкам. Доктор Мукк из Эссена придумал забрасывать металлический шарик в горло солдат, потерявших речь: чувство удушья заставляет их рыгнуть, а затем издать звук, а звук превращается в слова.

– И эти люди вылечиваются? – спросил Люциуш.

Брош поднял вверх палец:

– А кто сказал, что надо вылечить? Наше дело – вернуть их на фронт.

В Лемновицах первый случай «военного невроза» встретился в конце февраля, недели через две после приезда Люциуша. Австрийский рядовой, некий Георг Ленц из Винер-Нойштадта, один из троих солдат, выживших, когда снаряд попал в их окоп возле Долины. Он был весь побит кусочками гравия, но других повреждений не имелось. Однако ходить он не мог. Когда его пытались поднять, у него подгибались колени, а когда просили пошевелить пальцами на ногах, он смотрел на них со странным безразличием, как будто ноги принадлежат кому-то другому. Но рефлексы его были нормальными, кишечник и мочевой пузырь функционировали. С точки зрения анатомии такое повреждение было невозможным, но Люциуш не мог назвать Ленца симулянтом. Нельзя было сыграть тот ужас, с которым солдат смотрел на окружающих, такие крики по ночам. Они нашли кусочки других солдат в его волосах и карманах. Он провел так три дня, прежде чем его эвакуировали в тыл.

Стали появляться похожие случаи. Разрыв снаряда в окопе, в траншее, в транспорте. А потом, иногда много часов спустя, появлялись симптомы. Дрожь, паралич, подергивания, развинченная походка, странное изгибание рук.

Необязательно причиной был взрыв. В мае обнаружили молодого чешского сержанта – он бесцельно бродил по полю боя. Как выяснилось, он пристрелил собаку, чтобы ее съесть, и во рту у нее нашел детскую руку. Только через десять дней он смог рассказать, что случилось. В Лемновицах он лежал и смотрел в потолок пустыми глазами, давясь каждый раз, как пытался что-нибудь проглотить.