Зимний солдат

Они держали их среди травм головы, подозревая, что каким-то образом задеты нервы или мозг, но еще потому что другие солдаты, потерявшие руки и ноги, недобро косились на больных, которые казались целыми и невредимыми. Поскольку эти пациенты чуть ли не единственные были достаточно стабильны, чтобы отправить их в госпиталь второй ступени, они обычно не задерживались надолго. Но если задерживались и если Люциуш был не очень занят, он возвращался к ним снова и снова, заинтригованный их состоянием, повторял осмотры, пытался вытянуть из них рассказ о том, что произошло. Он писал Фейерману в полковой госпиталь в Гориции, и тот в ответ сообщал о сходных случаях. Фейерман придерживался физиологического объяснения этого феномена, а именно, что ужас битвы производит разрушения в волокнах мозга. Но Люциуша объяснение не удовлетворяло. Ужас? – переспрашивал он. С каких пор это научный термин? А нарушения в волокнах? Брош и Берман утверждали, что на вскрытии таких больных, когда они умирали, ничего не обнаруживалось, их мозг выглядел как у всех. Тогда каков же механизм? – спрашивал он Фейермана. Война и ужас всегда сопровождали человечество. А такие случаи прежде не были описаны.

Это похоже на те загадки, ответы на которые мы искали когда-то под микроскопом, – писал он, чувствуя, что его уводит в высокий стиль, но не в силах сдержаться. – Или на те, которые я пытался разгадать, просвечивая рентгеном собак. Что-то под кожей, что-то неуловимое, и когда-нибудь мы это найдем.

В последующие дни зимний солдат не вставал.

– Как тебя зовут? – спрашивали его каждое утро. – Откуда ты? Что произошло?

Вопросы оставались без ответа. Иногда он смотрел на них широко открытыми глазами, взгляд переходил с одного лица на другое, а потом останавливался на чем-то поверх голов. А иногда он с силой зажмуривал глаза и сжимал губы, так что едва мог дышать. Он не говорил, не вставал, ходил под себя, пачкая одежду и одеяла, и Жмудовский ругался, выгребая из-под него влажную вонючую солому.

В ночь, когда его принесли, он попил бульона, но после этого перестал принимать пищу.

Маргарета несла вахту у его постели, осторожно пытаясь раздвинуть его губы ребром ложки, чтобы влить суп, вытирая ему шею и подбородок, когда суп вытекал изо рта.

– Вы в безопасности, – говорила она. – Что бы ни случилось в том лесу, все прошло.

Но он все равно не глотал, когда она пыталась его кормить, а вытекшая еда только приманивала крыс, которые обнюхивали его шею, но даже при этом он оставался неподвижен. Взгляд его был пустым, веки казались прозрачными, кожа сделалась похожа на гофрированную бумагу и застывала складкой, когда Люциуш сдавливал ее пальцами. У него стало падать давление.

Умирают ли люди от потери рассудка? Люциуш не знал.

Он вернулся к книгам, но ничего не нашел.

В госпитале обнаружился назогастральный зонд из индийского каучука. Им не пользовались с тех пор, как умер последний пациент, которого кормили с его помощью. Они прокипятили зонд, засунули его через ноздрю в горло больного. Три раза в день Второй Новак стоял над солдатом, вливая чуть теплый бульон в воронку, прикрепленную на конце.

Снаружи непогода усиливалась.

Завывал северный ветер, дувший из России, Люциуш не помнил такого холодного ветра. В северном трансепте закручивались вихри, стены трещали под собственным весом. С бука отламывало ветки, разбрасывая их по крыше.

Раненых больше не привозили. Не было новых пациентов, не было нарядов, которые бы эвакуировали раненых в тыл. Все усилия были направлены на то, чтоб согреться. Отправляясь за дровами, солдаты надевали три слоя шинелей и лишь потом выходили на мороз. Влажные дрова дымили в печах. Импровизированные камины горели по углам, но к утру нечистоты в горшках замерзали намертво. Солдаты стали спать вместе, по трое под одеялами, меняясь местами – крайние по очереди перемещались в середину. Когда приходило время еды, повара старались побыстрей провезти пищу через двор, сбивая лед, который успевал образоваться на кастрюлях с супом за короткую перебежку. Люциуш делал заметки карандашом, потому что чернила замерзали в чернильнице.

Кухню переместили в церковь. В воздухе висел запах вареного лука, и солдаты собирались вокруг булькающих чанов с супом.

Иногда из снега появлялся патруль; они приходили в поисках тепла. На лыжах, на самодельных снегоступах, закутанные в одеяла; лица их были замотаны шарфами, и даже глаза закрывали тонкие слои марли. Патрульные рассказывали невероятные истории о зиме. Поезда, похороненные под снежными заносами. Вороны, замерзшие в полете и падающие с неба, как черные ледяные серпы. Теперь нет раненых, говорили они. Холод убивает любого, кто не двигается.