Зимний солдат

Но Маргарета не ответила. Она выла, цеплялась за него, словно стараясь стащить его с лошади. Апостольник сбился, обнажая коротко остриженную голову.

Ее волосы: несмотря на весь ужас происходящего, глядя из-за двери, Люциуш заметил темное золото ее волос, белизну шеи.

Она кричала.

– Спасите! Помогите! Эта тварь! Эта напасть! Ох, она забрала их, Господь милосердный, спаси и помилуй, всех, всех забрала!

Хорст уже беспокойно озирался. Пустой двор, тишина, воющая монахиня с остриженной головой.

– Вошь! Вошь!

– Говори толком! Я не понимаю!

– Она, она!

– Да уймись же! Тиф?

Из горла ее поднялся нечеловеческий звук. Она расцарапала себе лицо грязными руками, запачканными о бок лошади. Теперь Хорст смотрел на нее с откровенным отвращением. В глазах узнавание: другие заброшенные госпитали, другие спятившие страдальцы, выжившие в эпидемии.

Она выпрямилась, схватила его за сапоги, вцепилась ногтями в ногу. Голова, кишащая вшами, вздымающиеся серые одежды, зараженные паразитами. Казалось, сейчас она стащит его с коня, Хорст поднял хлыст и стегнул что было мочи.

Но она снова бросилась к нему:

– Не уезжайте! Спасите! Христом Богом прошу! Она всех нас убьет!

Снова удар хлыста. И снова она кинулась к нему, но на этот раз он ударил ее сапогом. Дважды. Звук был громкий и, казалось, эхом отразился от окрестных холмов.

На этом все закончилось. Брызнуло красным, задрожали конские бока, и он исчез.

Когда подбежал Люциуш, она стояла на коленях.

Она обеими руками держалась за лицо, попыталась встать, но упала, попыталась снова. Кровь текла по рукавам подрясника. Она не видела Люциуша и сначала пыталась вырваться.

– Маргарета, это я.

– Бегите, прячьтесь!

На секунду Люциуш застыл, осознав свою неосмотрительность. Он повернулся. Дорога была пуста. На веревках качалось белье. Пара кур возобновила копошение в грязи.

– Он уехал. – Люциуш взглянул на ее лицо. Кровь текла ручьем. Он прижал к ране край апостольника. – Внутрь, быстро. Кажется, задело артерию.

Тут подоспел Жмудовский:

– О Боже.

– Бегите, принесите все необходимое.

– Не в церкви, – сказала Маргарета. – В ризнице. Я не хочу, чтобы солдаты меня жалели.

Жмудовский посмотрел на Люциуша.

– Идите! – сказал тот. – Скорее. Пожалуйста.

Люциуш провел спотыкающуюся Маргарету через ворота во двор и дальше, в ее комнату.

Он впервые оказался там, и его пронзило чувство, что он вторгся в ее личный мир, совсем не такой, как он предполагал. Слишком пустой, слишком маленький, слишком печальный – если подумать, сколько часов она провела здесь в одиночестве. Слишком человеческий, подумал Люциуш. Как будто он наткнулся на ее дневник и обнаружил, что мысли у нее самые обычные, простые, как у всех. Букетики засушенных цветов украшали стены, на крючке висела шинель, на единственной полке из грубо обтесанной сосны сложенное одеяло и стопка одежды. Табуретка у стола священника, на столе аккуратно разложены несколько учебников по медицине. «Раны и повязки». «Строевой устав для офицеров санитарной службы». «Военно-полевая хирургия». Кровать стояла под единственным окном, на стене под подоконником был прикреплен лист бумаги. При ближайшем рассмотрении это оказался один из набросков Хорвата. Все вокруг остановилось, в воздухе иссяк кислород. Но это был всего лишь сельский пейзаж: небольшая карпатская деревенька прилепилась на склоне холма. Роща, пастбище. На дороге – маленькая девочка с копной сена за спиной.

Если Маргарета и почувствовала пронизавшую его дрожь, она ничего не сказала. К тому времени прибыл Жмудовский. Вместе они уложили ее у окна, на свету, подсунули под голову полотенце. Люциуш наклонился, чтобы ее осмотреть, осторожно отлепил апостольник от места, к которому его прижал. Медленно ощупал голову, шею, потом – осторожно – лицо, остро чувствуя интимность этого осмотра, ее близость. Его первоначальный страх, что от удара Хорста у нее треснул череп, сменился опасением, что пострадал глаз. В этом случае учебники недвусмысленно диктовали: если повреждено глазное яблоко, его следует удалить, а после зашить сосуды глаза. Ему дважды доводилось производить эту операцию, он мог это сделать, но не знал, сможет ли сделать такое с ней.

Он продолжал осмотр. Веки опухли, глаз закрыт. Глубокие порезы, черные от крови и грязи, пересекали веко.

– Столбнячный антитоксин, – скомандовал он Жмудовскому, который уже приготовил иглу. Потом: – Соляной раствор.

Жмудовский подал ему бутыль.

– Бинт.

Он осторожно прочистил раны. Под глазом кровоточила небольшая артерия, Люциуш смывал кровь, она натекала снова.

– Нитки. – И он добавил, обращаясь к Маргарете: – Рассечение ветви лицевой артерии. – Как будто это она ему ассистировала.

– Да, доктор. Это объясняет обилие крови. – Ее голос был тверже, чем у него.