Старый рыцарь опустил забрало и сказал: – Он убегает не от зайца.
Вдалеке послышался гул.
Рыцари обернулись.
Люциуш обернулся.
Каменный уступ рассыпался на его глазах. Деревья наклонились в его сторону, камни взлетели в воздух. Все объяла яркая вспышка.
12
Он очнулся под стук копыт и крики.
Он лежал в кустах под дорогой, по которой до этого шел. Ноздри заполнял запах земли и пороха. Над ним сияло пространство неба, огромная дыра в лесном уборе. Он поморгал, пошевелил пальцами, кистями рук, медленно приподнял голову. Потом, внезапно осознав, что ударившее в каменистый уступ может ударить снова, быстро встал.
Оглянувшись в сторону дороги, он увидел там колонну всадников в оперенных шлемах; их сабли побрякивали о седла. Гусары, подумал он, венгры, и испытал мгновенное облегчение: свои. Они были, наверное, метрах в пятидесяти от него, он уже мог разглядеть золоченые шнуры на их мундирах, когда над кронами просвистел и ударил по дороге второй снаряд.
Он присел на корточки. Его осыпало землей. Раздалось заполошное ржание, снова взрывы. Поднявшись, он увидел, что там, где была дорога, где он только что видел передовых всадников, теперь зияет воронка. Рота спуталась, всадники пытались провести своих упирающихся лошадей через воронку, чтобы оказаться на другой ее стороне. Он побежал к ним, надеясь привлечь чье-нибудь внимание. Но глубоко в лесах, внизу, на склоне холма, снова послышался гул, который становился все громче. Что-то еще приближалось. Он остановился, посмотрел вниз, в гущу деревьев, и тогда увидел.
Проблески сабель, высокие папахи, темно-серые мундиры. Теперь отчетливо слышались крики. Он сразу понял, кто это, – чудища из кошмаров каждого польского ребенка, персонажи тех историй, что он слышал с раннего детства…
Невдалеке от него лошадь пыталась выбраться из воронки; она тащила за собой безжизненного наездника, нога которого застряла в стремени. Бросившись вперед, Люциуш схватил уздечку, потянул лошадь наверх, на дорогу, и забрался на нее, как только она вылезла из воронки. Вокруг отступающие гусары палили из ружей в сторону леса. Он подумал, что надо бы подобрать оружие убитого, но было слишком поздно, лошадь рванулась вперед, спотыкаясь о мертвого всадника. Люциуш ухватился за гриву, чтобы не свалиться. Наконец сапог всадника выскользнул из стремени, и лошадь догнала остальных как раз в то мгновение, когда казачья волна выкатилась из темноты леса и огромной ревущей массой бросилась на них.
Гусары рванулись вперед. Люциуш крепче прижался к своей лошади. Он понятия не имел, куда скачет. Казаки приближались с правого фланга, и два войска уже сливались в сине-серый поток. Воздух был наполнен стуком клинков и громом выстрелов. Все быстрее и быстрее; очередной залп русской артиллерии ударил в холм, обсыпая их гравием. Потом – другой удар, другой снаряд, теперь с противоположной стороны, прямо в наступающую казачью шеренгу. Снова каменный дождь. Они рванулись вправо, потом снова влево, огибая валун. Люциуш услышал позади крик и, обернувшись, увидел, что его догоняют два казака. Они были так близко, что он различал их темные, непреклонные глаза, но тут спереди от него, с дороги, грянул пулеметный огонь, и казак, что скакал первым, повалился набок, его лошадь ударилась о вторую, и обе кубарем полетели в придорожный куст.
Скрещение дорог. Австрийская артиллерия. Видны гаубицы, пулемет обжигает лес огнем. Отступающие двинулись влево, петляя между окопами в сторону лужайки. На миг Люциуш почувствовал облегчение, почувствовал себя в безопасности. Но гусары снова сгрудились, их лошади ржали и грызли удила. Снова крики – и они опять рванулись навстречу казачьей атаке.
Его лошадь инстинктивно последовала за ними. Он ухватил уздечку, попытался ее остановить, но она мчалась вперед вместе с остальными. Вокруг лязг обнажаемых сабель, стук стремян, хлопки хлыстов. Лошади с дикими глазами, с пеной на трензелях. Как картинка отцовских сражений.