Зимний солдат

Люциуш мог пообещать ему сходить в военное министерство или воспользоваться материнскими связями, чтобы попытаться найти друга. Но отец Фейермана ни о чем просить не стал, и когда Люциуш наконец попрощался и вышел на людную, узкую улицу, он уже понимал, что ему сообщат. В этот момент он решил вернуться в медицину, хотя бы потому что пережить такое известие в одиночестве он не мог.

В этот же день он подал прошение о передислокации.

В медицинском дивизионном штабе полевых операций на Восточном фронте чиновник записал его имя и адрес. Это займет некоторое время, сказал он высоким гнусавым голосом. Им надо будет связаться с его полком в Кракове; он получит вызов в течение нескольких недель.

– Но мне необязательно возвращаться в Краков, – сказал Люциуш. – Я готов поехать на любой театр. Как только представится возможность. Если вам нужен медик…

Чиновник откинулся на спинку стула и, не снимая очков для чтения, уставился на Люциуша.

– Медик? Вы самоубийца, что ли? В чем срочность? Венские девушки вам недостаточно хороши?

Это было в понедельник. В пятницу он вернулся домой после своих блужданий и обнаружил письмо – но не из военного министерства. Вместо этого на потускневших университетских листках ему неверной рукой писал его старый профессор, Циммер. «Ваша мать говорит, что Вы дома и готовы к передислокации. Я сейчас возглавляю госпиталь для восстановления пациентов с неврологическими проблемами в старом Ламбергском дворце и думаю, что Ваше участие может оказаться весьма кстати. Если Вы надумаете…»

Мать. То есть письмо о передислокации ему все-таки пришло. И она снова вмешалась, словно deus ex machina. Он вспомнил, как в хмельные дни мобилизации, когда она сделала совершенно то же самое, он демонстративно не обратил внимания на письмо Циммера. Но теперь дела обстояли иначе. «Ваше участие может оказаться кстати». Он хотел вернуться к медицине, к любой медицине. Может быть, он расскажет Циммеру про Хорвата, про свои сны.

Вечером он отыскал профессора во дворце, в огромной бальной зале, обращенной в палату.

За три года Циммер практически не изменился: те же пушистые бакенбарды, та же желтозубая улыбка. Он казался чуть ниже, стал еще больше похож на пирата. Глаза были слегка затянуты дымком катаракты, на макушке расцветала печать парши.

Когда Люциуш нашел его, он совершал обход в сопровождении двух сестер и санитара. Мухобойку с ручкой из слоновой кости он заткнул за пояс, как солдат шпагу. Он протянул Люциушу руку; пальцы его были гладкие, искривленные артритом более суровым, чем помнилось Люциушу. «Мой студент», – сказал Циммер и держал руку Люциуша, не отпуская, еще долго после того, как рукопожатие закончилось.

Как лемновицкая церковь, как школы и замки по всей Галиции, армейский реабилитационный госпиталь неврологических травм в Ламбергском дворце был одним из бесчисленных гражданских зданий, которые австро-венгерская медицинская служба переоборудовала под размещение раненых. Госпиталь был организован под личным патронажем эрцгерцогини Анны, кузины Франца Иосифа. Это был семейный дворец, построенный во времена Иосифа II, с высокой шиферной кровлей, позолоченными пилястрами и фресками на потолке, где среди зубцов-обманок сияло обманное небо. Эрцгерцогиня добавила к этому щедрый личный вклад в виде экспонатов из семейной коллекции. Тематика их была военной – статуи святого Михаила, гобелены с турецкой осадой Вены, огромный холст, изображающий марафонские болота с разбросанными по ним телами. Над медицинским креслом висело впечатляющее полотно с Кадмом, бросающим в землю драконьи зубы. Люциуш задался вопросом (даже вслух), разумен ли такой декор в помещениях для раненых солдат, но Циммер сказал, что эрцгерцог свято верит в целительную силу боевого духа и возражений не терпит. Разве драконьи зубы не превратились в храбрейших бойцов, основавших потом Фивы?

Более того, отметил Циммер, к чести эрцгерцогини Анны, она участвует в добровольческом движении. Конечно, в основном она просто читает военные стихи, а когда ухаживает за солдатами, прикасается к ним только выше пояса, не прикасается к лицам, не любит раны, если там есть кровь или гной.

– Так какие тогда любит? – спросил Люциуш.

– В общем, в основном она читает военные стихи, – сказал Циммер. – Но это все-таки добровольческое усилие.