Зимний солдат

Он крикнул, но его зов заглушил свисток поезда. Он наступил в лужу, подвернул ногу, споткнулся, но не упал. Снова выкрикнул ее имя. Но она уже говорила с мужчиной, стоявшим в проеме открытой двери, и вдруг исчезла внутри. У Люциуша была лишь секунда, чтобы охватить взглядом эту боковую улочку, ящики и телеги, порванные навесы над лавочками, балконы с развешенным мокрым бельем. Потом мужчина оторвался от дверного проема и шагнул ему навстречу.

Белая рубашка, заплатки на локтях, потрепанная коричневая жилетка. Длинные, ухоженные усы, гладкий купол головы. Один глаз застывший, контуры радужки расплываются и тонут в молочно-белой мути. Незнакомый акцент.

– Что вам нужно?

Но Люциуш смотрел мимо него, на крыльцо.

Она стояла там, в безопасности, на третьей ступеньке, под фонарем, который отбрасывал ее тень на противоположную стену. Она сняла шаль, и влажные волосы завивались кольцами вокруг шеи. От блузки шел легкий пар, грудь вздымалась.

Теперь было понятно, почему он ошибся: эти высокие скулы, этот взгляд, этот рот.

Дождь стих, маленькая улочка начала оживать. Из окон потянуло чем-то жареным. Что-то выкрикивал голос на незнакомом языке. Он снова взглянул на молодую женщину, которая встала между двумя перекрученными кариатидами, охранявшими вход. Она подняла руку, чтобы зачесать назад волосы, лента скользнула по запястью.

Всплыло воспоминание о той ночи, когда он гнался за Маргаретой, следуя за серой фигурой в тумане. Та молодая крестьянка с винтовкой в горной долине – как она что-то прокричала, подняла винтовку, прицелилась. Предостережение, подумал он. Которого он не послушался, снова погнавшись за призраком.

Его волосы прилипли к лицу, пальто намокло, он чувствовал, как дождь капает с затылка и стекает между лопатками.

– Простите, – пробормотал Люциуш, смущенный тем, как сильна была надежда. Он снова посмотрел на девушку; как ученый он понимал, что произошло – дождь, призрак, таинственная химия памяти, – так магический кристалл возникает из раствора, прежде чем снова исчезнуть в глубине.

Он слегка поклонился с тем почтительным видом, какой его учили принимать в детстве при знакомстве с новыми людьми. Учитывая обстоятельства, это выглядело нелепо. Но так было принято в их кругу, а он оставался сыном своей матери.

16

На этот раз Люциуш сам отправился к матери – с мрачным намерением завершить начатое ею.

Он застал ее на террасе за чтением отраслевого журнала Шахтерской ассоциации, который она аккуратно сложила, прежде чем отодвинуть на край стола. Казалось, она искренне ему рада. Как прекрасно, что он наконец решился, заметила она почти небрежно, словно им обоим было очевидно, что для этого просто должно было минуть некоторое время.

Не прошло и дня, как мать уже назначила расписание необходимых визитов. Сначала, разумеется, к портному, потом к цирюльнику, чтобы разобраться – она провела по лбу, изображая его вихор, – с этим вот. А потом к делу – начнем с четырех, чтобы у него была возможность сравнить; если эти его не устроят, она подумает, как удовлетворить его вкус.

– Улыбнись, – сказала она ему. – Ты собираешься свататься, а не изгонять бесов.

Он принужденно улыбнулся, внутренне дивясь ее выбору слов.

Как и ожидалось, мать сопровождала его в этих визитах.

Четыре встречи в четыре субботних дня, в четырех гостиных, переполненных сверкающими мраморными статуями, туго набитыми диванами и пестрыми, безвкусными семейными портретами, которые вызывали такое высокомерное подрагивание материнских ноздрей, что он ожидал отмены каждой из встреч еще до ее начала. Все это были дочери промышленников. Катерина Словода, Мария Ростокловская, Вильгельмина Шмидт, Кристина Сюч. Единственные дочери владельца металлургических заводов (чеха), изготовителя железнодорожных вагонов (поляка), организатора оружейного производства (немца) и крупнейшего венгерского производителя бурого угля. Все хорошенькие. А как же, сказала мадам Кшелевская, у них у всех были хорошенькие матери, которые пошли замуж за большие деньги.

Как и предполагала мать, они все страшно боялись остаться старыми девами и понимали, что их ждет серьезная конкуренция. Но ни она, ни Люциуш не представляли, как отчаянно жалко это будет выглядеть. Катерина, которую воткнули между родителями, разнервничалась так, что у нее пошла носом кровь, и Люциуш хлопотал возле откидного кресла, промокая ее ноздри носовым платком. Мария, в шляпке, на которой были вышиты оперенные останки голубя, так сильно сдавила свою болонку, что та попыталась ее тяпнуть и скрылась под бидермейеровским стулом. Кристина попросила родителей обеих сторон удалиться, обменявшись со своей матерью заговорщическим взглядом. Когда дверь закрыли, она подалась вперед и сказала Люциушу, что ему не придется ждать брачной ночи. Он не сразу понял. Ее брови со значением поднялись и опустились. Нервный тик? Что, двусторонний? Затылочно-лобной мышцы? Не может… но… а, понятно!