ЗИМОЙ НА ПИК ЛЕНИНА (из книги "Мы растворяемся в стихии")

Бросили в кружку сахар и таблетки витамина "С", растворили и с великим трудом влили несколько столовых ложек в рот сквозь стиснутые зубы Жоры. В это время все задвигались, отвлеклись от своих дум. Жора был в центре внимания.

— Отойдет?

— Должен. Дай-ка еще ложечку. Ножа нет? Надо разжать зубы. Ну-ка, чуть выше подними ему голову. Еще... Вот так.

— Зубы аккуратней...

Слышно было, как забулькало и заклокотало в горле. И тут Жора впервые повернул голову, дёрнул рукой по моей кастрюльке, и горячая вода оказалась у меня на штанах. Я лишь приподнялся, держа в руках примус, вода по ногам потекла в шеклтоны. Что-либо сделать я не мог в такой тесноте. Все были увлечены Жорой, и только мои соседи загалдели, чтобы держали ему руки. Воду пришлось топить снова. Он уже задвигался, иногда раздавалось слабое мычание. Потом, не придя еще в себя, начал вслух считать по-казахски: «Бир, еки, уш...», затем какая-то тарабарщина и опять счет.

Ближе к полуночи у Жоры вырвалось, видимо, бессознательно:

— Где я? Что с нами?

Все оживились, а я как-то глубоко вздохнул и просто, чтобы что-то сказать, ответил:

— Эх, Жора, долго рассказывать...

Это так натурально прозвучало, что ребята дружно расхохотались. Смеялись долго, с удовольствием, словно освободились от накопившегося за день напряжения.

На удивление всем, утром Жора проснулся свеженький. Как будто ничего с ним вчера не произошло. Он не помнил вчерашнего дня, просто при общем переохлаждении организма мозг его отключился. А сегодня Жора особенно даже и не травмированный, спокойно собирался на выход. Утром палатку не рвало, как вчера. Я свернул ее и положил в рюкзак. Затем все ушли по склону к началу спуска.

Нас осталось трое: Запека, Чумаков и я. У меня было ощущение, что мороз отпускает озябшие ноги и их до боли знобит. Пальцы на руках стали сизоватыми и совсем потеряли чувствительность. Выше кистей, на запястьях, надулись водяные пузыри. Та же история у Воробьева и Чумакова. С забинтованной рукой ушел Жора Гульнев.

Там где неделю назад мы по колено в снегу топтали тропу, сейчас был чистый лед. Только будто кто-то прилепил к нему наши старые фирновые следы. Эти следы тянулись на многие сотни метров. Тяжело рассказывать, как мы съезжали по веревкам. Надутые пузыри обморожений на руках лопались, и верёвка от них окрашивалась в розовый цвет. Ребята только сжимали зубы и укатывались вниз. Там нас принимали и помогали отстегнуться от верёвки. Эрик с утра слегка затемпературил. Для этой высоты достаточно и «слегка», чтобы человек был в полубреду. Между собой мы решили, если Ильинский «выключится», руководство переходит к Запеке. Пора было уходить со склона в ледопад. Запека подозвал меня:

— Дорогу помнишь?

— Да так, примерно...

— Пристёгивайся к Эрику и двигайся вниз.

Ветер вылизал все склоны, но в ледопад проникнуть ему не удалось, и снега скопилось там довольно много. Я шёл впереди, торя тропу. Ноги по-прежнему горели огнем. Навалилась усталость — за все дни сразу. Попадавшиеся на пути под снегом трещины не всегда удавалось обнаружить, и часто, сделав очередной шаг, я вместе со снежным мостом обрушивался на три-четыре метра и повисал на веревке. И видел раза два, что не дотягиваюсь до края, знал, что тоненький снежный мостик не выдержит, что сейчас провалюсь, что по энергетическим затратам это будет дороже, чем сделать аккуратный длинный прыжок, но исступленная усталость тянула вниз.

Скоро нас догнали ребята. Вадик Смирнов сменил меня и пошел первым. В одном месте на крутом склоне пришлось навесить перила. Ветер прекратился. Стояла абсолютная тишина. Вадик на страховке скатился по фирновому склону вниз и крикнул, что все нормально и следующему можно подходить к нему по перилам. Скоро Воробьев стоял рядом с ним. Вадик отстегнулся от веревки и сделал шаг вправо. Кто-то стоящий рядом крикнул:

— Лавина!!!

Линия отрыва прошла как раз между Воробьевым и Смирновым. Саша остался стоять, а Вадик угодил в уходящий вниз пласт. Громадная снежная доска ломалась на кубы, которые, медленно переворачиваясь, скатывались вниз. Метрах в сорока ниже открылась громадная трещина, и весь этот медленный снежный водопад скатывался к ней. Вадик то появлялся где-нибудь на верху куба,то вновь исчезал из нашего поля зрения, катясь в массе снега к краю трещины. Мы только могли оцепенело созерцать эту картину. Помочь ему было невозможно.

Но, к счастью, Вадику повезло. Часть пласта, в котором находился он, остановилась на самом краю трещины. Живой и невредимый, но достаточно напуганный, Вадик вылез к нам и пристегнулся к веревке.