Златокожая девушка и другие рассказы

Дальнейшие фотографии относились к Земле: снимки бара и ресторана, большой групповой снимок дюжины мужчин и женщин – скорее всего, служащих ресторана; на этой фотографии Джо выглядел спокойным и даже высокомерным.

На последних страницах альбома фотографий было мало; по всей видимости, стремление Джо Парльé запечатлеть свою жизнь увядало по мере того, как его стали преследовать неудачи. В частности, здесь сохранились два профессиональных снимка широко улыбающейся женщины, скорее всего выступавшей в каком-то варьете или шоу; ее светлая прическа отливала бронзой. На одной из этих фотографий была надпись: «Отличному парню! От Верли».

Оставалась только одна фотография – таверны «Ацтек», такой, какой она была, судя по внешности изображенного на ней Джо, двадцать лет тому назад. Джо стоял перед входом в салун с двумя барменами в рубашках с короткими рукавами, официантом и человеком, в котором Джина узнала местного шулера. По другую сторону владельца таверны провокационно позировали четыре женщины нагловатой внешности. Подпись под фотографией гласила: «Джо и его банда». Под каждым из персонажей были обозначены имена: «Верли, Мэй, Тата, Молли, Джо, Стив, Буч, Карл, Хофэм».

Молли! У Джины пересохло горло; она изучила Молли во всех подробностях. Это ее мать? Большая мясистая женщина с вызывающим выражением лица. У Молли были мелкие черты лица, словно слепленные из сморщенного теста: ее физиономия напоминала дырявую банку с торчащими из нее копытцами поросячьих ножек.

Молли. Как узнать ее фамилию? Если о ее профессии можно было судить по фотографии, скорее всего, она все еще жила в районе таверны – подходящие клиенты попадались именно здесь.

Джина раздраженно вернулась к просмотру календарей, просматривая заметки, месяц за месяцем… За два года до ее рождения Джо оставил памятку: «Получить возврат залога, внесенного за Молли и Мэй».

Больше ничего существенного в календарях не оказалось. Некоторое время Джина сидела и размышляла. Если эта отвратительная Молли – ее мать, кто мог быть ее отцом? Джина шмыгнула носом. Наверное, даже сама Молли не знала, кто.

Джина сделала сознательное усилие и вернулась к рассмотрению опухшего лица Молли, ее свинячьих глазок. Обидно! Вот она какая, ее мать! На глаза Джины внезапно навернулись слезы, ее губы подергивались. Она продолжала разглядывать фотографию, однако, словно подвергая себя наказанию. Чего она ожидала, движимая дерзкой надеждой? Обнаружить, что ее родители – барон с Пантеммы и его законная супруга, живущие в беломраморном дворце? «Хотела бы я, чтобы все было так просто, – с горечью пробормотала Джина и вздохнула. – Может быть, все-таки, мой отец – выдающийся человек?»

Такое предположение позабавило ее: «В таком случае он, должно быть, напился до умопомрачения».

Она отделила последнюю фотографию от альбомного листа, засунула ее в карман и неуверенно поднялась на ноги. Пора было уходить.

Джина собрала разбросанные бумаги в коробки и теперь стояла, пытаясь придумать, чтó можно было бы сделать с телом Джейма Моралеса. Нехорошо было оставить его здесь, на чердаке… Все связанное с Моралесом было нехорошо. Его труп мог пролежать здесь несколько недель или месяцев. У Джины возникло тошнотворное ощущение – она возмущенно подавила его: «Возьми себя в руки, дура!»

Полезно было бы стереть отпечатки пальцев… Кто-то тряс входную дверь салуна, стучал кулаком и хрипло орал: «Джейм! Джейм!»

Джина подбежала к выходу с чердака. Нужно было уносить ноги: кто-то видел, как Джейм заходил в таверну.

Она соскользнула по лестнице, протиснулась через отверстие в жалюзи на крышу сарая и тщательно восстановила первоначальный вид жалюзи. Затем она соскочила на землю и, пригнувшись под перекладиной прохудившейся ограды, проникла на задний двор соседнего бара «Алоха».

Уже через десять минут она вернулась в «Приют Суна», поднялась к себе в номер и сбросила одежду, направляясь в душ.

* * *

Элегантный ленивый клерк в приемной здания суда ворчал – ему не хотелось выполнять просьбу посетительницы.

«Ну пожалуйста! – умоляла Джина, улыбаясь, чуть отвернувшись и поглядывая на клерка искоса; ей часто помогала эта уловка. Такая поза придавала ей задумчивое очарование, таинственную дерзость, видимость немыслимой, не поддающейся воображению доступности.

Клерк облизал морщинистые губы винного оттенка: «Ох… так и быть. Юной, неопытной девушке, такой, как вы, лучше было бы оставаться дома под присмотром матери. Что такое? – резко спросил он. – Почему вы смеетесь?»

Джина еще не успела упомянуть о том, что ее запрос относился именно к поиску гулящей матери.

Они вместе просмотрели записи, прокручивая на экране одну страницу за другой.

«В том году мы были заняты по уши, – ворчал клерк. – Но имя должно найтись, если… Ага, вот у нас какая-то Молли. Молли Саломон. Это она? Задержана за бродяжничество в состоянии наркотического отравления 12 января, направлена в Реабилитационный Пансионат 1 февраля. Залог внесен поручителем, Джо Парльé – у него раньше был салун в Райском переулке».

«Это она! – возбужденно воскликнула Джина. – Когда ее выписали?»