Златокожая девушка и другие рассказы

Молли Саломон прибежала в салун с ведром в руке, тяжело дыша и всхлипывая от гнева. Чолвелл выскочил наружу с завидным проворством, при этом нисколько не поступаясь достоинством.

Молли выбежала вслед за ним на веранду. Чолвелл отступил, спустившись на двор. Молли пробежала еще несколько шагов, после чего выплеснула содержимое ведра в направлении своего обидчика. Чолвеллу удалось уклониться от струи помоев – она разлетелась брызгами метрах в шести от него. Молли погрозила ему кулаком: «Чтоб ноги твоей не было в ночлежке – или плохо тебе будет, ты у меня еще взвоешь, подлая трусливая свинья!» Последовали непристойные оскорбления.

При виде дебелой обрюзгшей уборщицы, гоняющейся за брезгливым Чолвеллом с ведром помоев, Джина не удержалась и радостно расхохоталась. И в то же время на ее глаза навернулись жгучие слезы. Ее отец и ее мать! Несмотря на яростные возражения Молли, у Чолвелла была похожая на нее дочь – Марта, Санни, Джейда – как бы ее ни звали…

Даже на взглянув на Джину, Молли торжествующе удалилась в салун. Чолвелл приблизился, раздраженно вытирая лоб: «Стоит мне только предъявить ей обвинения, ее надолго упрячут…»

«Вы – мой отец, господин Чолвелл?» – прервала его Джина.

Чолвелл бросил на нее пронзительный, проницательный взгляд: «Почему вы об этом спрашиваете, мадемуазель Парльé? Любопытный вопрос!»

«Молли – моя мать. По ее словам, она забеременела, когда вокруг не было ни одного мужчины, кроме вас».

Чолвелл решительно покачал головой: «Нет, мадемуазель Парльé. Не говоря уже о нравственных принципах, могу заверить вас в том, что я все еще человек разборчивый, руководствующийся тонким вкусом».

Джине пришлось признать, что страстное совокупление Чолвелла и Молли трудно было себе представить: «В таком случае кто мой отец?»

X

Чолвелл поднял брови – так, как если бы его принуждали выполнить неприятную обязанность: «Возникает впечатление, что… Прошу меня извинить, но я выскажусь откровенно. Несмотря на ваш юный возраст, судя по всему, вас не слишком смущает изнанка жизни. Возникает впечатление, что отношения вашей матери с мужчинами не позволяют дать определенный ответ на ваш вопрос».

«Но ее содержали в Реабилитационном Пансионате. И она говорит, что никогда там не видела ни одного мужчины, кроме вас».

Чолвелл с сомнением покачал головой: «Возможно, вы хотели бы посетить бывший пансионат? Он рядом с моим…»

Джина резко прервала его: «Поймите раз и навсегда! Меня не интересует ваш чертов курятник! Я хочу вернуться в Ангельск».

Чолвелл опустил голову, признавая поражение: «Значит, мы вернемся в Ангельск. Прошу прощения за то, что позволил себе некоторую самонадеянность».

«Где ваш глиссер?» – сухо спросила Джина.

«Здесь, за грибной оградой», – он провел ее вокруг белой изгороди, обросшей медвежьими грибами.

У него был представительный аэроглиссер устаревшей модели. Он закрасил надпись на машине – «Кодиронский Реабилитационный Пансионат» – но контуры букв еще можно было различить.

Чолвелл отодвинул дверь кабины. Джина колебалась, задумчиво глядя назад, на здание ночлежки.

«Вы что-то забыли?» – вежливо спросил Чолвелл.

«Нет… скорее всего, ничего».

Чолвелл терпеливо ждал. Джина возмущенно выпалила: «Вот что я вам скажу, господин Чолвелл! Я неопытна и много не понимаю, но…»

«Да?»

«Учитывайте, что меня очень легко разозлить. Так что поехали. В Ангельск».

«В Ангельск», – многозначительно повторил Чолвелл.

Джина запрыгнула в кабину. Чолвелл закрыл дверь и стал обходить машину, чтобы сесть с другой стороны; при этом – так, словно внезапно о чем-то вспомнил – он отодвинул панель доступа к двигателю.

Джина тревожно наблюдала за его действиями. По-видимому, Чолвелл что-то регулировал.

В кабине было душно, пахло лаком и затхлым озоном. Послышался шелест – включилась система вентиляции; по всей видимости, Чолвелл занимался именно этим. Воздух стал прохладным и свежим. Очень свежим. С ароматом сосновой хвои и сена. Джина глубоко вздохнула. У нее стало покалывать в носу и в легких… Она нахмурилась. Странно! Она уже решила было… Но Чолвелл закончил свои махинации и подошел к глиссеру с другой стороны. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Джина заметила его лицо только краем глаза. Нельзя было с уверенностью определить его выражение. Ей показалось, что Чолвелл кивнул и улыбнулся.

Он не стал сразу залезать в машину, но стоял, глядя на вулканические обелиски, торчавшие с другой стороны долины на фоне тусклого неба, как три черных пня.

Запах сосновой хвои и свежескошенного сена проникал в голову, пронизывал все тело… Джина была слегка возмущена этим обстоятельством. Чолвелл наконец широко открыл дверь глиссера. Вдоль долины Плаганка дул сильный ветер; он проветрил кабину и принес знакомое дыхание пыльных, нагревшихся под солнцем скал.

Чолвелл осторожно принюхался, после чего занял, наконец, свое сиденье и закрыл дверь. Аэроглиссер задрожал; здание ночлежки превратилось в миниатюрную выщербленную модель. Они летели на север. Ангельск был на юге.