Златокожая девушка и другие рассказы

Заикаясь, Перрин объяснил: «Это новый радиофон… Его вынесло на скалу прибоем. Наверное, он упал с баржи».

Флинт кивнул: «Неряшливый народ, эти барочники. Не имеют представления о ценности оборудования… Что ж, подождите немного. Я прикажу, чтобы утром к вам вылетел гидроплан – вас заменят. Есть вакансия хранителя маяка на Цветочном Берегу. Вас устроит такая работа?»

«Очень даже устроит! – воскликнул Перрин. – Это было бы замечательно. Не знаю даже, что могло бы оказаться лучше… Скала Айзеля начинает действовать мне на нервы».

«Когда пять лун восходят вместе, лучше ни во что не верить», – загробным тоном произнес суперинтендант Флинт.

Экран погас.

Перрин медленно приподнял руку и выключил радиофон. Ему на щеку упала капля дождя, он посмотрел на небо. Приближался ливень. Перрин потянул на себя тяжелый корпус, но он знал заранее, что не сможет его оттащить. В кладовке был брезентовый чехол, которым можно было прикрыть приемник до утра. А прилетевшие сменщики помогли бы ему переместить устройство в здание маяка.

Перрин забежал внутрь маяка, нашел брезентовый чехол и поспешно вернулся наружу. Где же радиофон? Ага! Вот он! Ливень уже хлестал его по лицу. Перрин обернул приемник брезентом, привязал чехол к поддону, убежал в здание маяка, закрыл дверь на засов и, посвистывая, открыл коробку с обеденным рационом.

На маяк обрушивались вихревые потоки дождя. Белый и красный лучи люминифера дико кружились, озаряя бушующее небо. Перрин лег на койку, укрылся теплым одеялом, задремал… Исчезновение Сегильо – ужасная вещь – неизбежно должно было оставить шрам в памяти. Но – что было, то прошло. Зачем ворошить прошлое? Нужно думать о будущем. Его ждал Цветочный Берег…

Утром небо прочистилось. В ясную даль, насколько мог видеть глаз, простирались спокойные, как зеркало, воды Морнилам-Вара. Скала Айзеля обнажилась под солнечным светом. Выглянув в окно, Перрин увидел сморщенный брезентовый чехол с распустившимися подвязками. Радиофон, вместе с манасковым поддоном, бесследно исчез.

Перрин присел на крыльце. Солнце поднималось по небосклону. Не раз – десять раз – Перрин вскакивал: ему казалось, что он слышит отдаленный рокот гидроплана. Но сменщики не прилетели.

Солнце достигло зенита и стало склоняться к западу. В полутора километрах от скалы проплывала баржа. Перрин выбежал на уступ, крича и размахивая руками.

Длинноногий рыжий барочник, загоравший на контейнере, с любопытством посмотрел на скалу, но даже не пошевелился. Баржа удалялась и постепенно исчезла за восточным горизонтом.

Перрин вернулся на крыльцо и сел, опустив голову на руки. Его бросало то в жар, то в холод. Гидроплан не прилетит! Ему суждено было оставаться на скале Айзеля, день за днем, ночь за ночью, одиннадцать недель.

Он не мог усидеть на месте и поднялся по лестнице в каптерку. Провизии должно было хватить, голодать не пришлось бы. Но выдержит ли он одиночество и неопределенность? Сегильо пропадал и возвращался, уходил и приходил… А появившийся и пропавший радиофон? Кто сыграл с ним эту жестокую шутку? Пять одновременно восходящих лун? Неужели так подействовали луны?

Перрин нашел альманах и раскрыл его на столе. В верхнем поле каждой страницы пятью белыми кружками на черной полоске обозначались луны. Еще неделю тому назад они всходили беспорядочно, каждая в свое время. Четыре дня тому назад Лиада, самая медленная из лун, и Пойдель, самая быстрая, расходились на тридцать градусов, а между ними по очереди восходили Иста, Биста и Миада. Позавчера ночью их окружности почти совпали, а вчера сгруппировались еще теснее. Сегодня Пойдель должен был слегка выпячиваться перед Истой, а завтра Лиада должна была слегка отстать от Бисты… Но существовала ли связь между исчезновением Сегильо и одновременным восхождением пяти лун?

Перрин угрюмо поужинал. Сегодня, погружаясь за горизонт Морнилам-Вара, Магда не устраивала колоритный спектакль. Тусклые сумерки сгустились над скалой Айзеля, темные воды вздыхали, поднимаясь и опускаясь под уступом.

Перрин включил маяк и закрыл дверь на засов. Он больше не хотел надеяться, он не хотел ничего хотеть – ни во что нельзя было верить. Через одиннадцать недель корабль должен был привезти сменщиков и отвезти его в Космоград; тем временем приходилось справляться с одиночеством по мере возможности.

Он заметил в окне голубое зарево на востоке: Пойдель, Иста, Биста, Лиада и Миада всплывали по небосклону. Вместе с появлением лун начался прилив. Морнилам-Вар еще не волновался, и каждая луна отбрасывала на воде отдельную дорожку отраженного света.

Перрин взглянул на небо, обвел взором горизонт. Прекрасный, пустынный пейзаж! В обществе Сегильо он порой чувствовал себя одиноко, но никогда не страдал от одиночества так, как сейчас. Одиннадцать недель полной изоляции… Если бы только у него была возможность выбрать напарника… Перрин позволил разыграться воображению.

В лунном зареве к маяку приближалась изящная фигура в бежевых бриджах и белой спортивной рубашке с короткими рукавами.