Корбан непроизвольно потянулся к рукояти меча и обхватил ее кончиками пальцев. Меч был большой, длиннее обычного, с эфесом в полторы ладони. После долгих размышлений вместе с папой было решено остановиться на таком выборе. Из-за своего обучения у Гара он предпочитал двуручный клинок, но в таком случае пришлось бы отказаться от щита, чего Корбану совсем не хотелось. Таким образом его область поражения почти сравнялась с таковой у двуручника, однако – в основном из-за беспрестанного труда в отцовской кузнице, а также занятий с Гаром в течение последних двух лет – он обрел силу, позволяющую орудовать им как более коротким, более легким клинком и использовать его вместе со щитом.
Вскоре глаза начали слипаться. Но Долгую ночь следовало провести в бессонном бдении. Он растормошил себя другим воспоминанием прошедшего дня – на этот раз нежеланным. Натаир. По всей крепости гуляли различные пересуды о короле Тенебрала. Он был одновременно красив и обходителен, а потому снискивал себе все бо́льшую славу. Но было в нем что-то неизъяснимое, что не давало Корбану покоя. И каждый раз, когда он видел его, появлялась эта тень, некая таинственная, неземная
«Видеть несуществующее есть первый признак безумия, – упрекнул он себя, – по крайней мере, так мне сказала Брина». И все же эта тень…
Он вздрогнул.
Ночной ветерок приносил странные тревожные звуки. Однако Гроза безмятежно спала. Он дыхнул на сложенные в чашечку ладони. Было холодно, морской бриз добавлял зябкости в уже и так прохладный воздух. Он потянулся к котомке и добыл одеяло.
«Просто посижу так немножко, – подумал он, – пока одеяло холод из костей не вытянет…»
…Корбан в испуге проснулся; все его тело затекло. Было еще темно, хотя небо местами уже посерело, а звезды постепенно тускнели. Его костерок давным-давно догорел, но он ясно видел Грозу и Щита, из чего заключил, что рассвет уже близится. Решив, что лучше немного пошевелиться, чем оставаться без движения, он живо собрал все свои пожитки и начал седлать Щита. Корбан чувствовал себя виноватым, ведь он задремал во время Долгой ночи, и думал, должен ли он сказать об этом Галиону.
Наконец все было готово, и Корбан уже просовывал копье в кожаное крепление на седле, как вдруг Гроза внезапно вскинула голову, посмотрела вниз по склону и зарычала.
Корбан застыл и проследил за взглядом волченихи.
Из-за деревьев вылетел наездник, переправился через ручей и поскакал к великаньему тракту. Осадил, увидев Корбана, и развернул вспененного скакуна по небольшому кругу.
– Из остальных кто-нибудь прорвался? – сказал он хрипло, почти шепотом.
– Ты о ком это? – спросил Корбан, сжимая рукоять меча.
– Гонцы из Бадана, – выдавил мужчина.
– Нет. Никого не было.
Человек выругался, сплюнул на землю и покосился через плечо.
– Тебе ехать надо, они, должно быть, нам на пятки наступают, – поторопил человек. – Бадан пал.
– Что? Но… – начал было Корбан.
– Езжай, парень! Некогда болтать! – рявкнул мужчина и пришпорил коня.
Корбан пронаблюдал, как всадник исчез за гребнем холма, а затем его внимание привлек шум из глубины долины.
Из леса стали появляться конные фигуры – около десятка воинов, судя по числу притороченных к седлам копий. Корбан помрачнел. В их движениях было что-то неправильное, они перемещались как бы тайком.
Затем что-то зашевелилось на гребне дальнего склона, где-то в лиге оттуда, а может быть, и меньше. На великаньем тракте возникла темная полоса: то была широкая вереница всадников, очерченная бледной нитью света, предвещающей восход солнца. Они быстро двигались прямо к нему. По обе стороны дороги из-за гребня холма высыпало еще больше силуэтов, темной кляксой расползающихся по земле, на фоне светлеющего неба на короткое время вырисовались копья и колышущиеся знамена.
Корбан заворожённо глядел на происходящее. Затем на горизонте появился краешек солнца, и множество наконечников копий вспыхнуло в первых утренних лучах, как тысяча свечей. Прямо к нему ползло по склону целое неприятельское войско, необъятное море воинов в красных плащах, а с бесчисленных стягов разъяренно взирал нарвонский бык.
В земли Ардана пришел Оуайн.
Глава 79. Корбан
Корбан оседлал Щита и поехал по насыпи к великаньему тракту. Снова посмотрел на войско, ползущее к нему, и краем глаза заприметил лазутчиков, которые осторожно пробирались вниз по склону к ручью. На его глазах один из них подал знак остальным и указал на него. У Корбана замерло сердце, он пустил Щита галопом, а позади послышались голоса и шлепанье копыт по воде.
Он гнал Щита во весь опор, сердце колотилось, а смятение все возрастало.
В конце концов перед глазами показалась хижина Брины, а на горизонте во все еще смутном свете зари замаячила размытая громада Дун-Каррега.
Он осадил Щита; из конских ноздрей в холодном утреннем воздухе обильно валил пар. Дальше по дороге виднелось облако пыли, взметнувшееся из-под коня давешнего всадника, – сейчас тот въезжал в деревню. Корбан поторопил Щита и подъехал к домишку Брины.