Читаем Злобный критик полностью

ЛЮБЛЮ, когда автор знает фактуру: двигателей машин, образцов вооружения и прочего железа. Впрочем, в художественном тексте это знание эквивалентно умелой имитации оного. Ошибка недопустима лишь тогда, когда фантаст перевирает (по своему невежеству, а не по прихоти сюжета) цитаты из классиков; если автор перепутает калибр патронов какого-нибудь станкового пулемета, я поверю ему на слово и, конечно же, не полезу в справочник перепроверять.

НЕ ЛЮБЛЮ, когда для автора тактико-технические данные упомянутого железа важнее сюжетных перипетий. Автор, который восторженно застывает у подножия какого-нибудь бронированного монстра и не сдвинется с места, покуда не опишет все его ребристые шпунтики и пупочки, - без сомнения, опасный сумасшедший, подлежащий госпитализации. К сожалению, душевная болезнь, которую герой "Хромой судьбы" Стругацких обозвал "инфантильным милитаризмом", уже подкосила множество нормальных - в предыдущей жизни - фантастов. Теперь они почему-то уверены, что читатель, нуждающийся в справке об устройстве базуки, полезет за ней в фантастический роман.

ЛЮБЛЮ, когда у автора есть убеждения, причем желательно либеральные, хотя сойдут и умеренно-консервативные - в западном понимании этих понятий. Да, конечно, приверженность писателя-фантаста идеалам liberte, egalite, fraternite и свободного рынка вовсе не означает, что его тексты окажутся окажется высокохудожественными (отрицательных примеров - тьма), но в сегодняшней России почему-то идейная оголтелость автора идет бок-о-бок с художественной недостаточностью его сочинений. Да и потом мне как читателю неприятно следить за приключениями какого-нибудь идейного отморозка, который исполняет тут обязанности положительного героя. (Талантливый Фредерик Форсайт, который в романе "День Шакала" заставил читателя сопереживать безжалостному киллеру, поступил весьма опрометчиво - с точки зрения морали).

НЕ ЛЮБЛЮ, когда авторы, тем или иным способом приобревшие известность, начинают вдруг страдать мессианскими комплексами и берутся учить жить своих читателей, полагая их своей паствой, а писательскую "башню из слоновой кости" - чем-то вроде университетской кафедры, думской трибуны или, упаси Боже, амвона. Были у нас времена, когда фантастика вынуждена была работать по совместительству еще и философией, и футурологией, и педагогикой, быть гласом вопиющего в политической пустыне. Времена те, по счастью, давно прошли, и литература - только литература. Доморощенные гуру, которые, отвлекаясь от фабулы, начинают вещать, вразумлять и объяснять нам, "как надо", выглядят дико и смешно.

ЛЮБЛЮ, когда современные фантасты знают о достижениях своих старших коллег по жанру и не пытаются в очередной раз изобрести трехколесный велосипед с атомным приводом. Машины времени (вместе с набором хроноклазмов), роботы, гиперсветовые ракетные двигатели уже придуманы и в пояснениях не нуждаются; ЛЮБЛЮ, когда авторы умеют тактично выстраивать свои сюжетные конструкции на чужом фундаменте, разумно экономя свои силы и мое время. Нет ничего зазорного в том, что писатель берет напрокат чужие гаджеты - если он может заставить работать чужие фант-придумки в таком режиме, в каком никто еще их прежде еще никто не испытывал.

НЕ ЛЮБЛЮ тупых плагиаторов, воображающих, будто читатель только что слез с дерева и ему можно втюхать чужое б/у (передранное в масштабе 1:1), выдав его за собственное ноу-хау - якобы выдуманное пять минут назад и еще тепленькое. Впрочем, я также НЕ ЛЮБЛЮ, когда авторы, страхуясь от возможных обвинений в заимствовании, забивают текст фамилиями коллег: мол, я не украл, господа, а взял погонять, вот, извольте, четкая сноска на Шекли, ссылка на Желязны, отсылка к Лему. Выглядит это все, словно школьный реферат на тему "Как я провел лето в библиотеке и что оттуда вынес". Придуманные пиарщиками выражения типа "русский Стивен Кинг" или "наш Уильям Гибсон" столь же бессмысленны, как и "американский Александр Бушков" или "китайский Олег Дивов".

ЛЮБЛЮ, когда развязка фантастического произведения по-детективному неожиданна. Когда оказывается, что автор долго и - что немаловажно! - умело пудрил тебе мозги, пряча разгадку совсем не там, где ты ее вознамерился найти, испытываешь безусловное уважение к человеку, который тебя грамотно и технично провел.

НЕ ЛЮБЛЮ, когда финал предсказуем уже с середины книги, и читатель с покорностью ждет, когда литера i будет, наконец, увенчана всем очевидной точкой-нашлепкой. НЕ ЛЮБЛЮ, когда вместо эффектной развязки, тщательно подготовляемой по ходу произведения (имеющий глаза - да увидит!), читатель получает очередной рояль-в-кустах или бога-из-машины. НЕ ЛЮБЛЮ, когда о неожиданных свойствах гаджетов читатель узнает за секунду до финала. НЕ ЛЮБЛЮ, когда авторы ошарашивают тебя ничем не мотивированным кульбитом: черное оказывается белым и пушистым, девочка - мальчиком, глина - золотом (почему так случилось? да по ко-ча-ну! мол, хозяин - барин, что хочу, то и ворочу).

ЛЮБЛЮ, когда автор умеет в литературе делать то, чего я не умею.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антропологический принцип в философии
Антропологический принцип в философии

  ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, Николай Гаврилович [12(24).VII.1828, Саратов — 17{29).Х.1889, там же] — экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Ч. — А. Н. Пыпин — стал известным историком литературы). По собственному признанию, «сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано…»   Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе «Антропологический принцип в философии» (1860.- № 4–5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию «эгоизмов»: «…общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного» (7, 286). В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого «многочисленного сословия» — русских крестьян, французских рабочих, «простолюдинов». Отмечая утопический характер социализма Ч., В. И. Ленин подчеркивал, что он «был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей. "Крестьянскую реформу" 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 20. — С. 175).  

Николай Гаврилович Чернышевский

Критика / Документальное