Читаем Злобный критик полностью

Примечательно, что среди всех этих текстов, упавших на меня, fantasy - в классическом виде - отнюдь не лидировали. Произведения "меча и магии" в духе профессора Д.Р.Р. или "Конана-варвара" составляли нем более четверти от присланного. Еще примерно столько же места в самотеке занимала городская мистика с участием Эзотерического Знания Предков - всех этих древних черепушек, ковчежцев, мисок и прочих сувениров из коллекции Индианы Джонса. Остальное было такой вполне традиционной science fiction: будущее, роботы, звездолеты, каменные джунгли и джунгли инопланетные. Словом, все как в старые добрые времена. С той лишь разницей, что среди действующих лиц преобладали не импортные Джоны и Бобы, как раньше, а отечественные Вани и Сережи. Авторы дружно давили на патриотизм. Все строго по Шекспиру: "А на какой почве помешался принц? - Известно на какой, на нашей. На Датской".

Читая все эти сочинения, я добросовестно вел учет преступлений, совершенных авторами против здравого смысла, логики, законов композиции и чужой интеллектуальной собственности (воровали у коллег и классиков по мелочи, но постоянно). Но главной жертвой был, разумеется, русский язык, - отчего фантастические события у авторов плавно перерастали в события бредовые.

"Пожилой мужчина стремительно появился в гостиной, выстреливая в Корицкого, что показалось совершенно невероятным, рукавом руки, из которого вылетел яркий энергетический сгусток..." - читал я в романе некоего А.С. "Галактические распри" и сердито писал автору на полях: "Да что ж тут невероятного, голубчик? Вот если бы пожилой мужчина появился, выстреливая ШТАНИНОЙ РУКИ или, допустим, РУКАВОМ НОГИ, это могло бы насторожить..."

Каждый третий из сочинителей вы упор не знал, что такое деепричастный оборот и как с ним надлежит обходиться. "Подумалось ему, пробирая холодом вдоль позвоночника" (роман Э.В. "Город на Канале"). "Удовлетворив себя таким объяснением, мне стало легче работать" (повесть А.К. "Побочный эффект"). "Увидев деньги, в раскалывающейся голове Кроя что-то перевернулось" (повесть П.Г. "Веномштейс"). "Закончив беседу с Сашей, гостям из другого мира предстояла еще одна беседа" (уже упомянутые "Галактические распри"). "Ведя светскую беседу с престарелой баронессой Энема, старушку раздирало любопытство" (роман Т.Ш. "Династия"). "Переступив порог Общего зала, глаза у Вовчика разгорелись" (роман С.Ц. "Эмигрант с Земли"). Цитировать можно бесконечно. Беседа ведет беседу, глаза переступают за порог... Ужас non-stop. "Избороздив космос вдоль и поперек, перелет на Тривальгон показался легкой прогулкой" - писал некто О.Б. в романе "Удар лошади". В бессильной злобе напоминал я О.Б. (и прочим авторам) одну и ту же навязшую в зубах фразу из чеховской "Жалобной книги": "Подъезжая к станции, у меня слетела шляпа". Впрочем, какая шляпа? Мы же в космосе! Подлетая к межпланетной станции, у меня слетел шлем...

Самым большим кошмаром для рецензента оказывались любовные сцены. Примерно к середине романа каждый второй автор вдруг понимал, что следует чем-то оживить скучный металлический ландшафт, и вспоминал, что ничто человеческое героям (будь то люди, боги или инопланетяне) не чуждо. И - начиналось! "В груди что-то всплеснулось в последнем усилии и опало", "они слились воедино, обыскивая средоточие, главный смысл своего существования" (роман В.П. "Братья по ветру"). "Растворяясь в первых могучих аккордах иссушающей симфонии страсти" (роман Д.А. "Новейшая история: истоки"), "попадая в расположение магнетического источника лабораторного сексуально-токсического одоранта" (роман А.Б. "Кластер"), "окунувшись в атмосферу эротики, они все чаще и чаще вонзали в друг друга обольстительные взгляды" (роман Ю.П. "По стопам Остапа Бендера, или Мошенники трех вселенных"). "Начали с энтузиазмом заниматься любовью в ее физиологическом выражении" (роман К.И. "Руны возмездия"), "ощутил с Верой обширную гамму чувств" (роман И.А. "Задворки Галактики"), "он кончал долго и остро", "Николай уже чувствовал приближение конца" (роман О.И. "Дожди 23 года"), "ответил на ее нетерпеливые, порхающие поцелуи сильным и страстным, расставляющим все по своим местам поцелуем-признанием" (роман А.Б. "PUZZLE"). "В огромных глазах женщины загорелись глубинные огоньки, - писал некто А.Б. в романе "Дверь" и тут же спешил уточнить (все же научная фантастика, мало ли кто что подумает?): "Это не значит, что на дне ее зрачков и впрямь появились какие-то искры или что-то в таком роде". А мы-то боялись! Спасибо, успокоил: женщина как женщина, не робот.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антропологический принцип в философии
Антропологический принцип в философии

  ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, Николай Гаврилович [12(24).VII.1828, Саратов — 17{29).Х.1889, там же] — экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Ч. — А. Н. Пыпин — стал известным историком литературы). По собственному признанию, «сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано…»   Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе «Антропологический принцип в философии» (1860.- № 4–5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию «эгоизмов»: «…общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного» (7, 286). В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого «многочисленного сословия» — русских крестьян, французских рабочих, «простолюдинов». Отмечая утопический характер социализма Ч., В. И. Ленин подчеркивал, что он «был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свержение всех старых властей. "Крестьянскую реформу" 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 20. — С. 175).  

Николай Гаврилович Чернышевский

Критика / Документальное