Зловещая долина. Что я увидела, попав в IT-индустрию

Взяли нового финансового директора. Льготы пересмотрели, как и некоторые должностные обязанности. Овальный кабинет демонтировали и заменили кафе в знак уважения к децентрализованным корням стартапа-кофейни. Кафе было как любое другое кафе, – посетители заигрывали с баристой и, притворяясь, что работают, глядели в социальные сети, – только кофе был бесплатный. Пещеры программистов заменили рабочим пространством под открытым небом. Магазин бесплатных фирменных сувениров заменили торговым автоматом. Политику ужесточили, бюджеты урезали. Члены команды «Общественного влияния», устраивавшие совещания с сотрудниками за чашкой чая, выглядели измученными и мрачными. Мы были убеждены, что нашу компанию скоро кто-то купит.

Мы с коллегами размышляли о том, кем могут быть наши новые «родители». Было только два реальных варианта: поисковый гигант и чрезвычайно спорный конгломерат программного обеспечения в Сиэтле. У конгломерата была история попыток засудить до беспамятства сообщество разработчиков программного обеспечения с открытым исходным кодом, но недавно они свой конкурирующий проект закрыли, а наши учредители открыто не злорадствовали.

Один из инвесторов стартапа также разместил в социальных сетях фотографию гендиректора конгломерата, увлеченно беседующего с нашим гендиректором на венчурном саммите. Фотография распространялась в частных чатах и по неофициальным каналам, и мы, как форумные детективы, всерьез взявшиеся за нераскрытые преступления, скрупулезно ее изучали.

– Венчурные капиталисты любят меряться членами, – сказал один из моих друзей из инженерного отдела. Он не сомневался, что нас собирается приобрести конгломерат из Сиэтла. – Иначе зачем это публиковать. Если честно, я был бы счастлив. В любом случае все кончилось бы тем, что я стану работать на одного из них.

За капиталом следовали продавцы, их прибивало приливным течением. Каждый день они приходили в офис с гипоаллергенными собаками селекционных пород, застревавшими в лифтах и испражнявшимися под столами. В баре они пили приготовленный холодным способом кофе и бросались аббревиатурами. Они монополизировали музыкальный центр третьего этажа, крутили Тoп-40 и мягкую электронную танцевальную музыку, а инженеры передислоцировались на этаж ниже.

Я думала, что уже видела этот фильм, глядя, как мужчины играют небрежные, невразумительные партии в пинг-понг у бара на первом этаже, входя в пустые лифты, разящие лосьоном после бритья, открывая холодильник в торговом зале и обнаруживая, что он наполовину пуст. Я читала эту книгу раньше.

Казалось, половина знакомых технарей вступили в новую организацию демократических социалистов – или, по крайней мере, подписались на нее в социальных сетях, где сан-францисское отделение публиковало мемы с котами и безобидные шутки о разрушении капитализма. Люди впервые пришли в политику через беловоротничковые профессии. Они разрабатывали теоретические основы в Интернете и начали отождествлять себя с пролетариями. За бесплатными коктейлями в баре компании они заговорили о безусловном базовом доходе.

В социальных сетях появились инакомыслящие шепотки среди тех, чьи аватары были антропоморфными масками. Инженеры по надежности в середине рабочего дня публиковали нюансы марксистской критики. Казалось, на горизонте технологических компаний, медленно обретая форму, забрезжила пролетарская расплата.

Вместе с еще одним сотрудником аналитического стартапа Ноа создавал прототип программы для облегчения коллективных действий на рабочем месте.

– Конечно, нас можно критиковать за то, что мы монетизируем профсоюз, – сказал Ноа, когда я приехала к нему в Беркли. Его соучредитель видел в этом способ заставить капитализм функционировать лучше, эффективнее. Излишне говорить, что последнее будет приманкой инвестору. Они думали пройти через бизнес-акселератор, а пока проводили тридцать секунд исследований. «Любая отрасль, где еще есть профсоюзы, обладает потенциальной энергией, которую могут высвободить стартапы», – писал в коротком блоге учредитель бизнес-акселератора. Ускоритель искал людей, желающих побить систему, однако инструмент для организации рабочих, возможно, побивал систему слишком сильно.