Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Мечислав ещё раз слушал Завет Подгора — теперь из уст Надежды, читающей на кряжицком наречии, и никак не мог взять в толк: это в каком же нужно быть отчаянии, чтобы навсегда забыть дорогу домой. Невозможность вернуться — настоящий ужас для человека. Даже после изгнания Мечислав знал, куда возвращаться. Как — не знал, потому и пришёл на поклон к Грому, но куда — этим вопросом князь не задавался никогда. Другое дело, жизнь изменилась настолько, что и возвращаться стало незачем, но, чтобы совсем забыть дорогу… каково оно?

И как должен был чувствовать себя Гром, получив от отца такой Завет? Иди туда, не знаю куда? Найди счастливую землю, где тебя научат жить в мире с людьми? Да ещё с их змеиным упрямством, порой именуемым благородной целеустремлённостью… понятно теперь, почему убив Крылака, Гром просто развернулся и ушёл, не опасаясь удара в спину.

Выгорел.

Дотла.

— Что теперь? — Князь подошёл к змеёнышу, положил руку на плечо.

Надежда стоял неподвижно, мелко дрожа, и вспомнилась Мечиславу вдруг рука матери, царапающая ухо шитой парчой. Все мы сироты, к чему лишние вопросы…

— Ёрш!

Тысячник, словно почувствовал, перестал ругаться с озёрским военачальником, подошёл деловитый, собранный. Посмотрел на сурового Надежду, запахнувшегося в крылья, порылся в мошне, достал серебряную бляху, протянул.

— Громова заколка, в снегу подобрал.

Надежда принял подарок, посмотрел в глаза Ерша. Казалось, змеёныш не может понять перемен настроения весельчака. Впрочем, девяносто лет в яйце и всего один день в миру. Опыт, будь он неладен. Тут и тридцать лет проживёшь, а всё равно помрёшь дураком.

Тихомир сложил руки на груди, выпятил нижнюю губу, хоть под репу распахивай, густые брови сошлись грозовыми тучами. Сопел громко, словно учил птичий язык.

— Я знаю, что дальше. Сначала — гонцов в порты. Работы с кораблями прекратились, надо восстанавливать.

— К примеру, — согласился Мечислав. — Что потом?

— Перерыть тут всё к Змею. Не может быть, чтобы Гром не оставил записки. Надо искать, куда он хотел отправлять корабли.

— К примеру, — повторил Бродский. — А не найдём?

— Надо искать самого Грома.

На этот раз из-за плеча Ерша-воеводы выглянул Ёрш-балагур:

— К примеру. Тихомир знает, где искать, или нам спросить богов?

— К примеру, — глянув на пересмешника, хмыкнул Тихомир. — Я знаю, где его искать в первую очередь. Впрочем, до других земель Грому не долететь, вы и сами можете догадаться.

— Не томи душу, воевода.

— «День в обличии человека — год в обличии драгуна». — Меттлерштадский обер скосил глаза на Тихомира. — Гром решил завершить земной путь?

— Ускорить. Захоти он жить — перекинулся и улетел. Всего делов.

— Змей не бросит гнездо, — вмешался Двубор.

Тихомир показал на Надежду.

— Он почувствовал её рождение.

— Я не один, нахмурился новорождённый. — Там ещё пять яиц.

— Тем более. Змей не бросит семью. Человек — запросто. Уходить в человеческом обличии проще.

Ёрш не сдавался:

— Лучше скажи, где его искать.

Тихомир сел на корточки, посмотрел в глаза Надежды, потрепал за щёки, оглянулся на вход. Мечислав силился понять игру учителя и — не мог. Прежде тот был прямым словно натянутая нить. Впрочем, ослабь нить — провиснет. Вход загородил дружинник, словно драгоценность прижимающий к груди крынку. Тихомир взбодрился:

— Вот и молоко. Пей дитя. Не жалей, сейчас ещё принесут.

Мечислав начал выходить из себя:

— Мне долго ждать, уважаемый?

— А ты ещё не понял? Есть только одно место, куда может направиться Гром.

***

Боги снова заговорили. Прячась в лесах, избегая дорог, обходя селения, Гром слышал их голоса и удивлялся. Раньше они говорили много и разное, а теперь — одно и то же. Нельзя ломать народы. Нельзя. Никогда. Менять — можно, ломать — запрет. Каждый шаг по снежному насту хрустом отражался в голове: нельзя, нельзя, нельзя.

— Я не ломал!

Путать следы Гром научился в раннем детстве: охотясь на зайцев ещё не так напрыгаешься. Убежать от человека — что может быть проще? Особенно, если вспархивать крыльями шагов на сто в сторону. Не со всякой собакой сыщешь. А северные болота гостеприимны даже зимой. Чего-чего, а еды тут всегда хватает. Да и кричать, ругаться с богами никто не запретит. Не потревожит. Если зайти поглубже.

— Я не ломал!!

Как же так: вырастил оружие, да только оно повернулось остриём. Мечислав, Мечислав, Мечислав, хлюпало болото. Нельзя, нельзя, нельзя, отвечал хрусткий снег.

Хватит. Надо отдохнуть.

Первую ночь Гром ещё чувствовал стыд: последние сто лет оборачивался человеком только для того, чтобы сделать что-то полезное. И вот: впервые потратил год жизни впустую, ничего не совершив. Отнял у Вьюги часть своей жизни. Ах, ты ж, кольнуло стыдливое. Теперь и от Вьюги ушёл, бросил семью, возвращаться некуда. Да и незачем. Столько лет ждали Надежду, учили, строили планы и, вдруг.

Потом стыд начал уходить: человеческое обличие брало своё. Но в змеевом размышлять трудно, почти невозможно.