Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Раздался грохот — всё дружно побросали в кучу, словно только что не сокрушались о неряшливости Грома. Люди встали, начали отряхивать колени, настороженно смотрели на Двубора. Тот подошёл к дальней стене пещеры, отдёрнул озёрский ковёр, скрывавший старую дверь без замка. Вся в потёках смолы, с растрескавшимися тёмными сучками, на ржавых петлях, она никак не создавала впечатления чего-то почитаемого. Люди даже такую труху постарались бы заключить в золотую оправу. Нет, не понять Змея.

Двубор взялся за кованую ручку, аккуратно потянул на себя, жестом попросил факел. Тут как тут возник Дядюшка Хэй, словно напоминая: всё связанное с Лун он должен исследовать первым.

Небольшая комнатка, все не поместятся. Слева — каменный топчан, явно неудобный для человека. Справа — дубовый стол, крынка, тарелка, деревянная ложка, подсвечник с огарком. Лавки нет, но Мечислав вспомнил — Змею крылья сидеть мешают. Над столом на стене нацарапаны буквы. Нет, не буквы.

— И — не руны.

— И — не вязь.

— И — не иероглифы.

Надо же, снова вслух заговорил. Надо что-то с этим делать. Проболтаешься однажды — не заметишь.

Мечислав оглянулся — так и есть, в комнатке лишь он, Двубор и вставший на топчан Дядюшка Хэй. Остальные просунули головы, осматриваются.

— Каморка Отца? — поинтересовался хинаец.

Двубор кивнул, посмотрел на Дядюшку, понял, что тот стоит спиной, исследуя стену над топчаном, решил добавить:

— Да. Но не только Отца. Здесь в человечьей личине прятался Отец Отца. Эти надписи, — палец ткнул на стену над столом, — сделал он.

— Это и есть — алтарь? Что-то вроде завета?

— Да. Завет. Отец Гром так и говорил.

— Прочитать сможешь?

— Любой змеёныш из сотников сможет. Птичий язык.

— Какой?

— Свист. Нас ещё в яйце ему обучают. Каждая чёрточка — напев, точки и запятые — щелчки.

Двубор тихонько насвистел несколько строк.

Что-то смутное шевельнулось в голове Мечислава, но Дядюшка опередил:

— Погоди-погоди. Вас этому письму учил Гром, так?

— Так.

— А кто же учил Грома?

— Его Мать. Он же говорил.

— Свистеть — понимаю, — поддержал Мечислав. — Но письму?

Двубор совсем по-человечески мотнул головой, улыбнулся. Ну, конечно, откуда людям знать?

— Скорлупа — прозрачная. На ней можно царапать. И, потом, пока мы в яйце — мы связаны друг с другом. Они передают нам образы, чувства. Всего три месяца в яйце — нас уже можно начинать учить птичьему языку. Этим и занимались наши хранители. Я провёл под скорлупой двенадцать лет. За это время в меня многое вложили.

— Погоди, это потом. Сейчас расскажи о связи.

— В яйце мы очень чувствительны. Даже в недозрелом, недоношенном яйце. Потому, чтобы не навредить плоду настоящего Змея, родители стараются отсекать чувства по отношению к нам, змеёнышам. Вот мы и рождаемся такими…

Двубор замолчал, пытаясь найти нужное слово.

— Чурбанами, — подсказал Мечислав.

— Пусть будет, чурбанами. После рождения связь разрывается. Не сразу, через несколько дней.

— У всех? — уточнил Дядюшка Хэй.

— У змеёнышей — да, у всех. У Змеев — не знаю.

Мечислав не спешил нарушить затянувшееся молчание. По глазам видно, о чём все думают. Теперь понятно, почему чёрная армия сдалась, стоило Грому покинуть поле боя. Они потеряли цель, остались без служения Отцу, Племени.

— Так что тут насвистано? — прервал ход мысли вечно ехидный Ёрш.

***

Не всё так просто. Возможно, настоящий, вызревший Змей и смог бы принимать решения самостоятельно, но всё равно там, где он пригоден лучше всего. Гром родился уже без родителей, но все эти годы, тысячелетия — держал в голове завет отца. Держал и старался, насколько возможно, его выполнить. Почему люди устроены иначе? Почему у каждого своя дорога, своя цель, свои интересы? Одна пара Змеев умудрилась объединить столько земель! А что смогли бы сделать три миллиона людей, долби они дятлом в одну точку?

Внезапно Двубор вскинулся, растолкал просунувшихся в дверь тысячников, выбежал. Ошеломлённые, люди кинулись за ним. Мечислав понял — у всех в голове одна мысль: затащил змеёныш в ловушку, навешал лапши на уши, и сейчас спешит к своей чёрной армии помогать раздирать объединённые войска. Змей побери, так глупо попасться на древнейшую уловку со всей этой рухлядью, серебром да золотом, каменьями да драгоценным деревом! На эти сказки о дальних странах, и подготовке флота, на побег самого Грома, в конце концов! Кому доверились, люди?!

Пробежали набитые винными и пивными бочонками пещеры, уже скоро — первая, где карты и договоры. И — выход. Главное, чтобы Двубор не успел закрыть вход: там же всей толпой камень не откинуть, больше одного не протиснешься!

В последнем перед выходом помещении встали как вкопаные. Сиплое дыхание, колотьё под рёбрами. Тихомир вообще согнулся, упёр ладони в колени, но глаза смотрят на вставшего у выхода Двубора.

Змеев сотник встал на правое колено, обнял что-то белёсое. Поднялся в полный рост, обернулся. В свете факелов бесстрастное бледное лицо играло дурацкими масками. На руках Двубора, уткнувшись лицом ему в плечо и обняв бледными крыльями шею, сидело… Мечислав так и не понял, пока сотник сам не заговорил.

— Сестра. Моя старшая сестра.